Знахарь-2, или Профессор Вильчур - [21]

В отделении все было в порядке. Ночь обещала быть спокойной. Он смело мог лечь в дежурной комнате, чтобы поспать, но спать совершенно не хотелось. Постепенно он упорядочивал свои мысли, а из них все отчетливее вырисовывался проект: если Люция настолько безрассудна, следует сделать все, чтобы помешать ей, не позволить совершить такую ошибку, которая могла бы поставить на карту все ее будущее.

Никакие уговоры, естественно, не помогут. В этом он не сомневался. Оставалось только отдалить ее от Вильчура каким-нибудь удобным способом. Но каким?.. На это долго не находил ответа. Если бы он был с профессором в близких и дружеских отношениях, чтобы позволить себе поговорить с ним искренне и откровенно, у него были бы определенные шансы осуществить свой план. Кольский не сомневался, что этого мудрого человека переубедить не составило бы труда. Но сама ситуация была слишком интимной, личной, чтобы можно было коснуться ее. Да и, кроме того, этот шаг таил угрозу Кольскому: он понимал, что если бы Люция узнала о его несвоевременном вмешательстве, то вообще порвала бы с ним.

Нет, это не годилось.

Был еще один путь. Все в клинике понимали, что скоро, может быть через год, а может, через полгода, профессор Вильчур под давлением вынужден будет отказаться от клиники и уйти. До сего времени Кольский думал об этой неизбежности с грустью, но сейчас из-за Люции это показалось ему желанной возможностью. Он был уверен, что ему удастся, несмотря на конфликт Люции с профессором Добранецким, удержать ее в клинике. Он знал, что Добранецкий считается с ним, считается с его популярностью у коллег и в начальный период своего руководства не отважится на радикальные перемены. Наоборот, будет избегать конфликтов и постарается сплотить коллектив. А потом все как-нибудь устроится. В конце концов, Люция как доктор отличается многими достоинствами: трудолюбием, обязательностью, интуицией. Со временем Добранецкий помирится с ней…

Эти размышления привели Кольского к выводу, что в собственных интересах, а прежде всего в интересах Люции не следует задерживать Вильчура в клинике. Наоборот, следует взаимодействовать с той группой, которая старается ускорить его отставку. С тяжелым сердцем принял доктор Кольский это решение, но иного принять все-таки не мог.

И Люция тоже не могла уснуть в эту ночь. Ее возмутил и расстроил разговор с Кольским, к которому он так грубо принудил ее. Она глубоко переживала его неделикатность и в то же время опасалась, что их отношения теперь уже не смогут вернуться к прежней свободе, не смогут ограничиваться дружбой, которую она так ценила. Своей нетактичностью он ничего не добился, а только все испортил. Возвращаясь домой, она упрекала себя в том, что отнеслась к нему слишком мягко. Следовало объяснить ему убедительнее, что означают такие признания и как она оценивает такую назойливость.

Занятая этими мыслями, она совсем забыла о цветах и только в своей комнате, увидев в вазе розы, задумалась:

— Если эти розы прислал не он, то кто же?..

У нее было немного знакомых и среди них никого, кто бы мог сделать нечто подобное. Она догадывалась, что нравится некоторым коллегам и, возможно, молодому Зажецкому, хотя все они знали, что им надеяться не на что.

И все-таки кто?..

Вдруг кровь ударила ей в лицо. Шальная, вздорная и дерзкая мысль! Однако что-то ей говорило, что-то ее убеждало, что-то утверждало в ней самую глубокую уверенность, что это он, профессор Вильчур, прислал ей цветы.

Сердце билось все сильнее и быстрее. Она всматривалась в розовый букет, точно ждала от него подтверждения своей догадки. И, наконец, она как бы получила это подтверждение и с облегчением улыбнулась.

Нет-нет. Интуиция в этом случае не могла ее подвести. Как ей хочется крепко прижать эти цветы к своей груди…

Наклонившись над ними, она почувствовала легкий, едва уловимый запах. Холодные лепестки нежно касались пылающих щек, и многие из них густым дождем осыпались на столик.

Однако!.. Значит, он помнил о ней, значит, думал о ней именно в рождественский день.

Я была так доверчива! Я поверила ему, когда он сказал, что уезжает!.. Конечно, он в Варшаве. Все праздники он провел в одиночестве. Совсем один.

Она взглянула на часы. Был уже первый час. Несмотря на это, решила позвонить, так как знала, что профессор никогда рано спать не ложится. Во всяком случае она узнает что-нибудь у Юзефа.

С лихорадочной поспешностью она набирала номер. В трубке долгое время раздавался размеренный гудок, после чего, наконец, послышался какой-то хриплый незнакомый голос.

— Душа покаянная, чего требуешь?

— Это… квартира пана профессора Вильчура? — неуверенно спросила Люция.

— Действительно, ты угадала, девочка. Это именно его земная квартира. Унд майн либхен, вас вилст ду нох мер?

— Нельзя ли попросить пана профессора? — после минутного колебания спросила озадаченная Люция.

— В зависимости о чем, голубка. Если золотые часы и кусочек сахару, думаю, что можно. Если для того, чтобы вырезать аппендикс, то я не советую. Если сыграть партию в гольф, то об этом не может быть и речи. Если просить руки, то опоздала как минимум лет на тридцать. Если попросить рюмочку алкоголя, то ничего из этого не получится, потому что я наложу свое вето. Хотя в святом писании говорится "просите и вам воздастся", заметь, белоголовая, ведь не говорится, что дадут тебе то, о чем просишь. Просишь, например, печенье с миндалем, а получишь желтую лихорадку с осложнениями. Просишь о вдохновении, а тебе приносят яичницу из четырех яиц на сале. Боите а сурприсес. Сапрайс-пати с провидением. Ну, так о чем же ты просишь, миа белла?