Значит, я умерла - [20]

— Что случилось?

— Ничего страшного, дорогой. Просто я разбила бутылку.

В коридоре раздались шаги, и на пороге кухни появилась Глория, няня Тедди, в пушистом розовом халате.

— Ой, миссис Трэкстон! Вы в порядке?

— Да в порядке, в порядке. Просто ungeschickt, как мне неустанно напоминает мой муж. — Урсула хотела сказать «неуклюжая». По-английски она говорила с акцентом, но так свободно, что люди обычно принимали ее за британку, а немецкие словечки слетали у нее с языка, только если она была пьяна в стельку.

— Давайте я уберу, — предложила Глория.

— Не надо, я сам, — отказался я. — Я так благодарен вам за все, что вы сделали сегодня, Глория… Вы даже не представляете, как много это для меня значит.

Глория подалась ко мне.

— Она все время приходит, — прошептала она. — Наверное, ваш отец урезает ее запас. — И, окинув Урсулу встревоженным взглядом, вернулась к себе.

Лужа вина растекалась по итальянскому кафелю. Я стал искать ведро и швабру, но не нашел.

— Там, в чуланчике, есть щетка с совком, — сказала Урсула так уверенно, как будто в этом доме жила она, а не я.

Я принес щетку и прибрался как мог. Пока я был занят, Урсула достала из холодильника вторую бутылку, аккуратно вынула пробку и наполнила стакан.

— Как твое запястье? — спросил я. — Отец говорил, что ты упала сегодня утром.

— Да, споткнулась и упала, — ответила Урсула. — Ничего страшного, обычное растяжение. Отец наверняка сказал тебе, что я была пьяна, но я была трезвая. Почти. Просто очень расстроилась из-за Кэролайн.

— Хорошо, что это было просто растяжение. Тебе надо быть аккуратнее.

— Это я должна спросить у тебя, как ты себя чувствуешь, дорогой, — сказала Урсула и надолго приложилась к стакану с шабли.

Моя мачеха не была утонченной женщиной, причем с самого начала. Я сильно подозреваю, что после моей матери с ее непредсказуемым актерским темпераментом, которую все, кто ее знал, иначе как сложной натурой и не называли, отец с радостью взял в жены ту, чьи запросы были просты и понятны, а главное, предсказуемы. Урсула любила деньги, драгоценности и алкоголь, хотя не обязательно именно в таком порядке.

— День был очень долгий, — сказал я.

— Долгий день, долгая неделя, долгий год, — подхватила Урсула. — Тянется и тянется, конца не видать, правда?

Не спрашивая, она взяла с полки второй стакан и плеснула в него вина для меня.

— Нет, спасибо.

— Зря отказываешься, тебе еще пригодится, — сказала она. — А ты что сделал с рукой?

Мачеха была права; я сделал долгий глоток. Что меня всегда поражало в Урсуле, так это ее наблюдательность: даже пьяная в дым, она замечала каждую мелочь.

— Это отец тебя прислал?

— Вот еще. Я перед ним не отчитываюсь.

— А я всегда думал, что ты отчитываешься перед Клаусом. — Урсула приходилась младшей сестрой Клаусу фон Штрому, бизнес-партнеру моего отца. Они были как инь и ян: отец — общительный весельчак, Клаус — суровый молчун.

— Перед братом, этим засранцем? — Припечатав брата таким словечком, Урсула изящно выгнула бровь. — Уверена, он на это рассчитывал, когда я выходила замуж за твоего отца. Все мужчины думают, что женщины существуют только для их удобства. Arschlöchen![6] — Она сделала еще один большой глоток. — Так что у тебя с рукой, дорогой?

— Погасил свечку сегодня утром, в церкви.

— Одну?

— Несколько.

Урсула допила вино и поставила пустой стакан на стол.

— Я думала, ты с этим давно покончил.

— Так и было. До сегодняшнего дня. — Я не врал; я перестал жечь и резать себя, когда родился Тедди. А в последние два года — с тех пор как я ушел из семейного бизнеса — мне даже думать об этом некогда было.

— Ты снова принимаешь наркотики?

— Нет. После клиники — ни разу.

— Я рада это слышать. — Урсула налила себе еще. — Потому что, когда ты это делал, было кошмарное время для всех нас.

— Я знаю, — тихо ответил я. Мы помолчали с минуту. — Мне надо у тебя кое-что спросить, Урсула. Кэролайн когда-нибудь спрашивала тебя о моей первой жене?

Мачеха грустно кивнула:

— Спрашивала. Месяца три назад. Мне показалось, она темнит.

— В каком смысле? — спросил я, прикидывая в уме сроки. Кэролайн впервые заговорила о разводе два месяца назад, но так и не объяснила, почему он ей вдруг понадобился.

— Она несколько раз приходила в дом твоего отца, искала фотографии… — Урсула пригубила бокал. Они с отцом жили в громадном особняке через дорогу от нашего, но мачеха почему-то упорно называла его «дом твоего отца». Дом, в котором жили мы с Кэролайн, был их свадебным подарком нам. — Однажды, когда мы с ней были одни, она вдруг спросила меня: «А где альбом с фотографиями с первой свадьбы, Тео?»

Я резко вдохнул.

— Как она…

Урсула подняла руку.

— Понятия не имею, дорогой, я рассказываю только то, что знаю. Кэролайн и меня тогда удивила, но она была слишком умна, бедняжка, и это не пошло ей на пользу. Я ответила: «Какой альбом?» Конечно, мне следовало бы сказать: «Какая свадьба?», но это уже не важно. Кэролайн спросила: «Разве Тео не был женат раньше?», а я ответила: «Конечно, нет». Она настаивала: «Разве не из-за женитьбы он бросил университет в Берлине?» Нет, пардон, она сказала «колледж», а не «университет». Я спросила, кто ей рассказал такую чушь.