Змей-искуситель - [28]

Я услышал шаги по кафельному полу, но не сразу поднял голову. Я достаточно времени провел на улицах и мог, как собака, определить приближение опасности по звуку, запаху и даже движению воздуха. Когда ботин-ки на тяжелой подошве остановились недалеко от меня, я достал заточку из рукава и, пряча острое лезвие в ла-дони, поднял голову.

— Отойди назад! — приказал я по-испански. Парень остановился. Он выглядел ошарашенным, но я с первого взгляда понял, что он пришел ко мне. Он был молодым, но выглядел очень серьезным. У него были темные волосы и глаза, как у меня и моей матери. Я решил, что он нормально смотрелся бы на ринге как боксер полутяжелого веса. У него были крупные руки, но чистые, как и его одежда — брюки и рубашка с крас-ным галстуком. Его лицо казалось умным и честным. Меня это удивило. Честное лицо.

Я сидел на полу и смотрел на него, а он подошел ближе и остановился всего в нескольких дюймах от моих коленей. Я быстро выпрямился и покрепче сжал стилет. За кого он себя принимает, черт возьми? За ук-ротителя змей?

— Ты что, оглох? Слушай, когда тебе говорят! — ска-зал я по-английски.

— Я слышу то, что хочу слышать. Мне важно одно: я наконец нашел тебя. — Он помолчал. — И твою мать.

— Я тебя не знаю.

— Но зато я знаю тебя. Ты очень похож на нее. Ты, должно быть, Ник? Ты называешь себя Николас Якобек. Якобек — это наша прежняя фамилия, потому что род-ные твоей матери приехали из Польши.

Я промолчал. Просто не знал, что сказать. Мы с ма-терью все время переезжали. Что касается меня, то у меня не было никого, кроме нее. Никакой семьи. Я взял фамилию Якобек, потому что ей так нравилось. Она ду-мала, что это элегантно и романтично.

— Сдай назад! — Я повторил это громче и поднял руку, демонстрируя стилет.

— Впечатляет. Когда я был ребенком, у меня тоже такой был. — Голос незнакомца звучал мягко. — Отец нашел его в моем ящике комода среди носков. Он его выбросил и заставил меня обдирать кур целый месяц после школы в его мясной лавке. «Так, — сказал он, — ты хочешь проливать кровь? Тогда потроши кур». Я очень любил его, но боялся до ужаса. — Незнакомец помол-чал. — Отец так и не пришел в себя после того, как твоя мать сбежала из дома. Он умер молодым.

Я громко выдохнул воздух. Ребра у меня болели. Я не мог заплакать при нем.

— Кто ты такой, черт побери? Он замялся и тяжело сглотнул.

— Я младший брат Марджи Джекобс. Твой дядя. Дядя Ал.

Хотя Ал Джекобс выглядел стопроцентным амери-канским чистюлей, он без колебаний дал взятку мекси-канскому полицейскому, и тот снял с меня наручники. Мы вошли в морг, и служитель со скучающим видом вывез нам тело моей матери, накрытое простыней. Когда он начал снимать простыню, я сказал ему по-испански:

— Не прикасайся к ней!

Служитель посмотрел на Ала, а тот добавил:

— Прошу вас, делайте так, как говорит мой племян-ник.

Он неплохо говорил по-испански. Мужчина поднял обе руки в знак согласия и отступил назад.

Я стоял рядом с каталкой, крепко прижимая кулаки к бедрам, не шевелясь, бросая вызов всем. Попробуйте прикоснитесь к моей матери! Я бросал вызов и ей тоже. Как она посмела умереть и оставить меня с таким чувст-вом, будто меня выпотрошили?! Как она посмела оста-вить меня с этим своим братцем, моим дядюшкой, со-изволившим появиться после стольких лет?..

— Ник, позволь мне взглянуть на ее лицо.

Эти слова прозвучали где-то далеко, будто я прова-лился на дно глубокого колодца. Мой новообретенный дядя обращался ко мне, его тихий голос резал ухо. Мы были одни в морге, две живые души. Когда мать не при-нимала наркотики и не пила, она много рассказывала о нем. Когда она сбежала из Чикаго, он был еще малень-ким, но они хорошо понимали друг друга. Мать любила его.

— Ник, прошу тебя, — повторил Ал. Он говорил со мной уважительно — он спрашивал моего разрешения.

— Она всегда помнила о тебе, — сказал я ему. — Ты можешь посмотреть на нее.

Я отошел к стене и сел на корточки, прислонившись спиной к ледяному кафелю.

Послышался шорох простыни, а потом раздались его рыдания — он заплакал над ее телом. Я не поднял го-ловы, продолжал смотреть в пол, время от времени вы-тирая глаза испачканной кровью рукой. Через некото-рое время Ал успокоился. Я услышал его шаги. Он при-сел рядом со мной. Мы молча смотрели на один и тот же квадрат пола. Наконец он заговорил:

— Я знаю: ты никогда не думал о том, что у тебя есть семья, но она все-таки есть. Я хочу, чтобы ты жил вмес-те со мной в Чикаго.

Я хотел сказать ему, что не нуждаюсь в благотвори-тельности и мне плевать на эту долбаную семью, раз моей матери пришлось уехать от них, когда она была бе-ременна. Мне следовало сказать ему, что я понятия не имею, как жить среди таких, как он. В конце концов, если уж он был так добр, что избавил меня от полицей-ских наручников, то я мог уйти из больницы куда угод-но и затеряться в мексиканской ночи. Если бы я захо-тел, он бы никогда не нашел меня снова.

Угроза дрожала на кончике моего языка, как капля крови на стилете, и я уже открыл было рот… Но тут Ал протянул мне правую руку. На его ладони лежал мой стилет.

— Не стоит меня недооценивать, — сказал он. — И я не стану недооценивать тебя. У тебя есть единственный шанс не попасть в мексиканскую тюрьму. Им плевать, что тебе только четырнадцать; если ты вздумаешь бежать, тебя тут же арестуют. Держись спокойно и иди за мной. Я отвезу тебя обратно в Штаты. Мы поедем домой, в Чи-каго. Так что выбирай: либо ты едешь со мной, либо тебя ждет мексиканская тюрьма.