Змей и жемчужина - [153]

Но сначала мне следует помолиться, чтобы французский генерал оказался более галантным, чем солдаты, которые, как волки, чуть не разорвали на части наш маленький отряд.

— Базилика Святой Маргариты, — объявила я, когда мы, выехав из обширного французского лагеря, въехали в сам городок Монтефьясконе, и я увидела огромный недостроенный купол знаменитого собора, возвышающийся над окружающими его скромными черепичными крышами. — Я желаю остановиться здесь, чтобы вознести молитвы.

— Мадам, генерал д’Аллегр пожелает вас видеть...

— Он может встретиться со мною в соборе, если пожелает, — фыркнула я. — Джулия La Bella не станет являться по первому зову, словно какая-нибудь согрешившая служанка.

— Мадам, генерал — занятой человек!

Я не обратила на его слова ни малейшего внимания. Когда наш отряд, проехав по узким, кривым улочкам, выехал на площадь и я увидела пологие ступени собора, я без спроса остановила своего коня и соскользнула с седла. Идя к базилике, я понятия не имела, расступятся ли передо мною окружавшие нас солдаты.

Но они расступились.

— Приведите моих служанок, — молвила я, не оглядываясь, и щёлкнула пальцами над плечом. — И моего телохранителя. Мы положим его перед алтарём собора и помолимся о его скорейшем выздоровлении.

— Капитан? — запротестовал один из сержантов.

— Пусть эта сука поторчит немного в своей церкви, — сказал капитан по-французски, и я тут же накинулась на него с быстротой кошки, хватающей мышь.

— Возможно, Monsieur le capitaine[115], вам следует убедиться, что ваши пленники не знают французского, прежде чем так грубо оскорблять их. — Моё знание французского было скудным, в основном почерпнутым у Лукреции, которая усердно учила языки под руководством нескольких наставников, зато мой запас бранных выражений был внушителен на любом языке, и я обрушила на юного капитана поток оскорблений на французском, итальянском, латыни и каталонском. После того как я закончила насмехаться над его манерами, внешностью, происхождением, мужской силой и компетентностью, и притом насмехаться громко, так что слышали все его солдаты, он выглядел, как сдувшийся пузырь с двумя ярко-алыми ушами.

— Мадам может ждать в соборе, если она того желает, — промямлил он, и я мысленно вздохнула с облегчением, когда моей грязной, расхристанной свите было разрешено слезть с их повозок. К тому времени, как их втолкнули в собор, а прочим прихожанам приказали убираться, я уже стояла на коленях перед алтарём, картинно крестясь и то и дело громко поминая благословения и милость святого отца в Риме. Французы, не теряя времени, захлопнули за нами двери, поставив снаружи несколько недовольно ворчащих часовых.

Едва французы ушли, я вскочила с колен и бросилась к дочери.

— Lauretta mia! — Я схватила её и сжала крепко-крепко. Она не сказала ни словечка, только уткнулась личиком мне в шею, и, целуя её снова и снова в золотистую головку, я почувствовала, как на глазах у меня выступают слёзы. — Я не позволю, чтобы с тобой приключилось что-нибудь дурное, — шепнула я. — Клянусь, клянусь!

— Моя храбрая девочка, — дрожащим голосом проговорила мадонна Адриана и впервые за всё долгое время нашего знакомства крепко меня обняла. — Моя милая храбрая девочка. Я никогда не забуду, что ты сегодня сделала...

— Сейчас нет времени для благодарностей. — Я торопливо смахнула с глаз слёзы и оглядела собор. Он был открыт всем стихиям, на полу лежали сухие листья, леса в наполовину построенном куполе упирались в холодную синеву зимнего неба. Мои домочадцы, ёжась и дрожа, расположились кто на скамьях для молящихся, кто на ступенях алтаря, одна половина из них бормотала молитвы, другая — шёпотом переговаривалась, и на лицах всех застыл ужас. Няня Лауры разрыдалась. Кармелина сидела рядом со статуей святой Маргариты, уронив голову на руки, и сидящий подле неё рыжеволосый подмастерье безуспешно пытался уговорить её съесть что-нибудь из корзины со съестными припасами. Стражники положили носилки с Леонелло перед алтарём. Я тут же посадила Лауру себе на бедро, бросилась к нему и упала на колени. — Пречистая Дева, пусть он выздоровеет. Леонелло...

Мой маленький лев был без сознания и весь изранен. Его нос был сломан и расплющен, лицо почернело и распухло от ударов, и половина пальцев на правой руке была сломана. Он свернулся в комок, хрипло дыша через открытый рот, и из-под него, бог знает из какой раны, медленно вытекала струйка крови. Я перекрестилась.

— Леонелло?

Он казался таким маленьким, точно свернувшийся калачиком больной ребёнок. Он и впрямь был не выше ребёнка, и всё же он, не раздумывая, бросился на мою защиту. Толкнул меня себе за спину и выступил против всей французской армии, вооружённый только горсткой ножей.

— Идиот, — сказала я, зная, что он без сознания и не слышит меня. — Вам следовало просто дать им схватить меня.

Но если бы он так сделал, были бы мы сейчас здесь, в этой церкви? Ринувшись на мою защиту, он дал мне время собраться с мыслями, взять себя в руки и объявить своё имя и статус, пока похоть во французах ещё недостаточно распалилась и они ещё готовы были слушать доводы рассудка.