Змей и жемчужина - [146]

— Что? — Я отпустила его руки. Я надеялась услышать от него совершенно другие слова, никак не эти. — Я никому не собираюсь отдавать свою дочь!

— Джулия. — В глазах Орсино была мольба. — Скажи, она его ребёнок? Или мой?

— О Пресвятая Дева! — взорвалась я и неожиданно для себя начала кричать на мужа и свекровь. И какое же это было облегчение! — Мы никогда этого не узнаем, Орсино, никогда не узнаем, и я очень об этом сожалею, но какое это теперь имеет значение? Она Лаура, вот кто она! Она самая красивая, самая чудесная девочка, дочь, которую был бы счастлив иметь любой отец. Да что с вами, мужчинами, такое? Почему и ты, и Родриго отказываетесь иметь с нею дело, если не можете доказать, что в её жилах течёт ваша кровь? Да ни один из вас не заслуживает быть её отцом!

— Прости, — промямлил Орсино.

— Тебе и впрямь должно быть стыдно, — заметила Адриана. — Право, Лаура — чудесная девчушка. И она ведь не старший сын и наследник. У тебя будет время нарожать наследников потом.

Я накинулась на мою свекровь.

— Стало быть, ваш план состоит в том, чтобы я оставалась папской наложницей, пока он мною не пресытится, а потом я должна буду поселиться с вашим сыном и начать одного за другим производить на свет законнорождённых мальчиков?

Голос Адрианы прозвучал совершенно безмятежно.

— По-моему, этот план вполне разумен.

Я чуть было не бросила алтарный покров ей в голову.

— Что вы за мать?

— Я практичная мать. — Её взгляд встретился со взглядом Орсино, и я почувствовала себя так, будто меня в комнате нет вообще. — Мой дорогой мальчик, я просто хочу, как лучше для тебя. Ты совсем, как твой отец — он тоже был добрейшей души человек, но не имел ни малейшего представления о том, как надо пробивать себе дорогу. — Лицо Адрианы на миг затуманила печаль, а Орсино сделался красен, как зёрнышки граната. — Тебе понадобится помощь в карьере, помощь и покровительство, а откуда им взяться, если ты сейчас заберёшь с собою Джулию и разгневаешь святого отца?

— Значит, вы просто отвезёте меня к человеку, который наставил вашему сыну рога, — крикнула я, — и всё только ради его блага?

— Мать сделает всё, чтобы её дети добились в жизни успеха.

— Уверена, вы собою очень гордитесь!

— Нет, не очень. — Она покачала своей седеющей головой. — Но мир не состоит из чёрного и белого, Джулия Фарнезе. Как ты, я думаю, уже хорошо знаешь и сама.

Я отвернулась от неё и снова взяла Орсино за руки.

— Ты не обязан её слушать. Она ошибается насчёт тебя, уверена, что ошибается. Скажи ей!

Его пальцы были вялыми и холодными. Он взглянул на меня, потом упёрся взглядом в свои сапоги.

— Может, она и права.

— Что?

В это мгновение из-за двери донёсся неуверенный голос:

— Мадонна Джулия! — Я резко повернулась, отпустив руки Орсино. — Что? — снова крикнула я.

Дверь приоткрылась, и между нею и косяком показалось длинное лицо Кармелины Маргано.

— Извините, что перебиваю, мадонна, но вы хотите перенести ужин? Все блюда уже час как готовы, если вам хочется есть...

— Благодарю вас, Кармелина. Мы скоро придём на ужин. — Я пригладила перед моего свободного неаполитанского платья, пытаясь разжать стиснутые пальцы, и жестом пригласила её зайти. — Да, кстати, — сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. — Утром мы выезжаем. В Рим.

— В самом деле? — Моя повариха моргнула.

— Да. Если получится, мы отправимся на рассвете... — Тут я в изумлении замолчала, потому что Кармелина выпрямилась, и я увидела её лицо в фас. — Пресвятая Дева, — проговорила я, отвлёкшись от своих невесёлых мыслей. — Что с вами произошло? — Её правая щека представляла собою сплошной чёрный синяк.

Она колебалась. Её глаза бегали, как будто она перебирала в уме различные объяснения. В конце концов она что-то пробормотала насчёт путника из Венеции из тех, кого моя семья приютила на ночь. Я не знала, можно ли ей верить, но, когда я спросила, как зовут человека, который её ударил, она сказала:

— Это был просто один из поваров, мадонна. Но раз мы завтра уезжаем, это уже не имеет значения. — Кармелина опять заколебалась, её снова глаза забегали. — Если можно, если я прошу не слишком многого — не могли бы мы поехать по дороге Монтефьясконе? Венецианцы тоже выезжают завтра, и один из их стражников сказал, что они поедут другой дорогой. Если мы поедем по Монтефьясконе, нам не придётся ехать вместе...

— Конечно.

На лице её отразилось облегчение, и она, присев напоследок в реверансе, ушла. Я взглянула на Орсино и Адриану. Оба они пристально смотрели на меня.

— Приятного аппетита за ужином вам обоим, — молвила я. — Не ждите меня, мне надо многое упаковать.

Взгляд Адрианы сделался задумчивым.

— Ты стала совершенно независимой, Джулия Фарнезе, да?

— Возможно, — сказала я и посмотрела на Орсино. — В конце концов, мне уже двадцать лет, так что я уже не та невежественная гусыня, какой была.

Мой муж весь съёжился от душевной боли.

— Джулия...

Я смотрела на моего мужа, одетого в голубой камзол, так идущий к его голубым глазам. Глазам, полным любви и слёз. Эти последние несколько дней меня трогало, что он ухаживает за мной. Я была настолько тронута, что вообразила себя рядом с ним, представила себе, что я его жена по правде, а не только по имени. Но сейчас я смотрела на него, на этого красивого, светловолосого молодого щёголя, и не испытывала ни малейшего желания.