Змей и Радуга. Удивительное путешествие гарвардского ученого в тайные общества гаитянского вуду, зомби и магии - [46]

– Ваш образец представляет собой сильную психотропную субстанцию. Нечто весьма необычное. Вам известен её состав?

Я покачал головой. Водить учёного за нос было неудобно, но мне хотелось выяснить, что удалось выяснить ему, а объяснения будут потом.

Ройзин вынул из папки фотоснимки двух крыс. Обе с виду были дохлые.

– Мы им выбрили область хребта и нанесли туда толстый слой эмульсии с добавлением вашего порошка. Через четверть часа активность грызунов резко снизилась, а через сорок минут они реагировали только на внешние раздражители. Вскоре они перестали двигаться совсем и провели дальнейшие шесть часов в одном неподвижном положении. Дыхание было слабым. Пульс прощупывался, остались нетронутыми слух и зрение. На седьмом часу эксперимента движения прекратились полностью. Обе крысы впали в кому, но мы ещё регистрировали их сердцебиение на электрокардиограмме и улавливали мозговые волны. В таком состоянии подопытные оставались около суток.

– То есть, они были живы?

– Да. Но совершенно беспомощны. И это ещё не всё. Большинство транквилизаторов не являются обезболивающими. А этот является. Посмотрите на второе фото.

Я поморщился, но взглянул.

– Крыса ничего не чувствует, когда мы ей вонзаем в хвост иголку. Значит, не знаю, что вы нам подсунули, но оно вызывает анестезию. И действует очень быстро, причём не поражает сердце, даже при своей ядовитости.

– А какие ещё перемены в поведении были замечены?

– По крайней мере, одна. В самом начале эксперимента, пока они ещё могли двигаться, крысы прижимались одна к другой, словно согревая друг друга, и лапки у них в самом деле были холодные.

– А сколько порошка досталось каждому зверьку?

– Порядка пяти миллиграммов на сто граммов веса. Но я хотел показать вам кое-что ещё.

Ройзин стал набирать чей-то номер. Используя паузу, я подсчитал массу порошка в человеческом эквиваленте. Ройзин истратил три с половиной грамма предоставленного мною сырья.

– Киномеханик уже в студии, – доложил мне профессор. – После опыта над крысами я решил записать то, что случилось с обезьянами.

Жестом он пригласил меня покинуть кабинет.

– Не доводилось работать с макаками? – поинтересовался он по дороге к лифту.

– Пока нет.

– Тогда вам крупно повезло. Но перед просмотром вам не помешает увидеть, что это такое.

Мы шагнули в лабиринт дощатых коридоров, ведущих к зверинцу. Из клеток с обезьянами доносился оглушительный шум. Последний раз я видел и слышал этих животных пять лет назад, в лесу под дождём на северо-западе Амазонки. Но тогда это был рёв свободного зверя в своей стихии, а здесь за решёткой бесновались существа, лишённые партнёра. Пока они вовсю орали «всухую», Ройзин постучал в одну из клеток. Её узник тут же рванулся вперёд, норовя перегрызть зубами стальные прутья.

– Не сидят без дела! – крикнул мне в ухо мой проводник по здешним мирам, и мы покинули обезьяний круг преисподней.

– Вам сейчас покажут только предварительные результаты, – заметил Ройзин, входя в кинозал. – Мы делали то же самое, что и с крысами.

Свет погас, и на экране появился Ройзин со своей пушистой шевелюрой. Он стоял у клетки, где бесновался агрессивный экземпляр макаки-резуса, сородичей которого мы сейчас видели. Голос Ройзина на плёнке записался невнятно, но поведение обезьян говорило само за себя. Через двадцать минут после нанесения эмульсии животное заметно успокоилось. Даже когда его трогали прутиком, оно не бросалось на решётку, а отступало в глубь клетки, принимая, как отметил Ройзин, типично кататоническую позу. На прочие возбудители реагировало вяло, без прежней агрессивности. Отлучившись на время и вернувшись, учёный и лаборант застали обезьяну в том же самом положении, что и шесть часов назад.

– Теперь мы можем увеличить дозу, и проделать кое-что ещё, – сказал мне Ройзин у себя в кабинете. – Пока что нам удалось выяснить лишь одно – что бы в этом порошке ни содержалось, он может быстро и радикально изменить поведение.

Ройзин откинулся на спинку кресла.

– Хочу вам вот что сказать. За много лет работы с доктором Клайном через эту лабораторию прошло много разных веществ. Ваше – самое необычное.

– А как вы думаете, где его могут использовать?

– Сейчас нельзя сказать определённо.

– И всё-таки?

– Возможно, в сердечно-сосудистой хирургии. Это вещество не поражает сердце при полной анестезии организма. В психиатрии, при лечении особо возбудимых.

– Как транквилизатор?

– Своего рода… Клайн не рассказывал про наши эксперименты с анабиозом?

* * *

Я был в восторге от результатов, полученных опытным путём. Они наглядно демонстрировали то, на что в специальной литературе содержались лишь намёки как на нечто теоретически возможное. Компоненты, ведущие к резкому снижению обмена веществ, присутствуют в препарате Марселя Пьера. И всё же, несмотря на поздравительные звонки и телеграммы, я был озадачен, как никогда ранее. До получения последних результатов моё представление о зомби не выходило за рамки курьёзной и абстрактной гипотезы. Перед посещением Гаити я был настроен скептически, не зная, что это за место, и кто в нём живёт. А попав туда, я погрузился в сказочный мир, проникся ритмами его чудес, глубоко и совершенно неожиданно для себя. На самом деле, меня никогда не занимал вопрос существования зомби. Я как бы верил и не верил. Я просто ещё не решил для себя этот вопрос окончательно. Всё изменили не предварительные, а теперь уже конкретные результаты лабораторных исследований. Феномен, в котором я разбирался так слабо, внезапно сделался пугающе реальным.