Змей и Радуга. Удивительное путешествие гарвардского ученого в тайные общества гаитянского вуду, зомби и магии - [29]

– И чем он тебя отравил? – перебила беднягу Рашель.

– Ничем, – ответил Нарцисс. – Если бы я принял яд, мои кости в могиле бы истлели. Он просто послал по мою душу. Так это делается у нас.

– В корыте?

– Да. Заливают водой, прокалывают кожу, и вода превращается в кровь.

Нарцисс пояснил, что его продали бокору по имени Жозеф-Жан, который держал его в кабале на своих плантациях рядом с Равин-Тромпетт, деревушкой вблизи от Гаитянского Мыса. Там он и пахал от рассвета до заката вместе с другими зомби, получая еду один раз в день.

По крестьянским понятиям – кормили их нормально, строжайше исключив из рациона только соль[73]. Ему, конечно, хотелось вернуться на родину, к семье и друзьям, но происходящее с ним напоминало сон, где всё – предметы, события и ощущения – возникают и движутся как в замедленном кино. И всё это происходит независимо от твоей воли, поэтому осознанные поступки и решения в таком состоянии не имеют смысла.

Свобода вернулась к нему совершенно случайно. Один из пленников в течении нескольких дней отказывался от приёма пищи, за что неоднократно был нещадно бит. Во время одной из экзекуций этот зомби в припадке ярости убил мучителя мотыгой. Бесхозные рабы разбрелись по близлежащим деревням. В глубь страны вернулись только двое – Нарцисс и ещё один товарищ по несчастью, оказавшийся, как не странно, земляком нашего собеседника. Оказавшись на свободе, Нарцисс провёл на севере несколько лет, затем перебрался в Сен-Мишель, где жил ещё восемь лет. Несмотря на страх перед братом, он всё-таки пробовал установить контакт с остальными родственниками, но никто не отвечал на его письма. Наконец, узнав о смерти главного виновника своих бед, Нарцисс отважился посетить родное село. Немудрено, что его появление стало шоком для односельчан. Хотя, сказать по правде, встретили его неприветливо. Антипатия была так сильна, что власти поместили возвращенца в тюрьму, опасаясь, что тёмные крестьяне устроят над ним самосуд. Тогда-то он и стал подопечным доктора Дуйона. Временами он, конечно, наведывается в родную деревеньку Л’Эстер, вояжируя между столичной клиникой и приютом у здешних баптистов.

– Они произнесли моё имя трижды, – вспоминал Нарцисс, когда мы с ним прошли на кладбище в Бенетьере. Дорогу туда он помнил плохо, постоянно сходя на обочину, чтобы сориентироваться. Затем решительно бросился к уйме стоявших там надгробий, пока не замер перед своим собственным. На цементной поверхности всё же можно было разобрать несколько слов эпитафии, выбитой двадцать лет назад:

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ КЛЕРВИУС НАРЦИСС.

– Даже когда они засыпали гроб землёй, меня в нём не было, внутри лежало только моё тело, – настаивал бедняга, тыча пальцем себе под ноги. – Я плавал где-то в другом месте, откуда мог слышать всё, что происходит. А потом пришли они. Они схватили мою душу и погребли вместе с телом.

Нарцисс глянул на нас исподлобья. На краю кладбища маячили двое костлявых могильщиков-землекопов, тревожные и чуткие, как две газели. Нарциссу было явно в тягость то, что они его узнали.

– Они что, тебя боятся? – спросила Рашель.

– Нет. Если проблемы возникнут, то только у меня.

Сказав это, он надолго замолчал. Лучи предзакатного солнца высвечивали подозрительный шрам на его правой щеке. Её проткнул один из гвоздей, когда приколачивали крышку гроба.

– Они решили, что я убивец. Пустили бутылку по кругу, выпили по очереди и привязали мне руки к бокам.

– И ты не сопротивлялся?

– А потом я восемь дней ждал приговора, – произнёс он, словно не расслышав мой вопрос.

– Кто и где тебя судил? – оживилась Рашель.

Пропустив мимо ушей и этот вопрос, бывший зомби направился к выходу. Постояв у могильной тумбы большой высоты, он молча побрёл дальше. Возле нашей машины обернулся и прошептал:

– Они здесь хозяева, что хотят, то и делают.

* * *

– Моего брата приговорили прямо на кладбище, – Анжелина Нарцисс уселась в кресло, раскинув ноги.

Гонимые утренним солнцем, мы удалились под тень соломенной хижины. Сочась меж хилых перекладин, лучи высвечивали дюжину портретов президента Дювалье и его супруги. Отретушированное лицо Мишель Дювалье выглядело недурно[74]. Экспозицию дополняли красно-чёрные флажки в тон длинному платью Анжелины. Дома вокруг напоминали горсть камней, вросших в сухую глину. В углу торчали железные прутья, воткнутые в груду угля. Однажды Бовуар показал мне одержимого, который брался за такой же докрасна раскалённый прут, и вонзал его в землю, не чувствуя боли.

– Если, конечно, судилище не собралось ночью, втайне ото всех. В том числе и от нас.

Хриплым голосом Анжелина изложила нам свою версию того, что случилось с её братом. Клервиус успел рассориться с уймой своих братьев ещё при жизни родителей. Причём право на землю было не единственным предметом этих споров. Клервиус не бедствовал, однако не хотел делиться доходами с другими членами семьи. Так, например, однажды он решительно отказался брату Магриму дать взаймы двадцать долларов. Последовала перебранка, в ходе которой Магрим ударил скрягу бревном по ноге, а Клервиус – давай бросаться камнями. В результате оба спорщика оказались за решёткой.