Змеиный камень - [2]

Ныне он с легкой усмешкой мог перечесть свою первую запись, следовавшую за каракулями пандида:

«Ветер – друг огня, который пожирает лес, но тот же ветер тушит огонек в лампаде; кто друг бедному человеку?»

Огонек в лампаде с каждым годом разгорался все сильнее, питаемый его хитроумием, благосклонностью Бела, а также глупостью и жадностью многих, чья дорожка пересекалась с кривой стежкой блистательного авантюриста.

Шейх Чилли никогда не опускался до обычного воровства. Он принимал лишь то, что само плыло в руки. Случалось ему продавать невидимые дворцы и волка в мешке, дырки от кренделей и запах туберозы, звон монет и взгляд птицы семург, небесный окаем и водяные горы. Покупатели всегда находились. Он умудрился всучить вендийским купцам две тысячи зингарских шпаг, столь же годных для тюрбанного войска, как железный нож для пикта. Некий богатый северянин приобрел у него табун беговых верблюдов, разумея, очевидн, что длинные ноги сих теплолюбивых животных сгодятся на заснеженных гиперборейских полях. Гирканский вождь купил триста мешков горячего песка из шемской пустыни, желая обогревать им свои кибитки. Черный король Амазонии внял уговорам и отправил в Ванахейм флотилию груженых самоцветами тростниковых лодок, чтобы обменять драгоценности на ледяные глыбы, из которых намеревался возвести в джунглях сверкающие хоромы…

Лодки, к сожалению, стали добычей ни то бараханских пиратов, ни то гигантских спрутов, так что мечта черного короля осталась неосуществленной, а Шейх Чилли отправился в Замору, чтобы поселиться в славном Шадизаре, обрести покой и завершить наконец начатый некогда старым пандидом тяжкий труд: «Книгу тысячи песчинок», как он ее называл.

По дороге в страну воров любимец Бела заночевал в одном из блистательных гаремов Иранистана. Без ведома хозяина, конечно, исключительно в силу своей неподражаемой способности находить общий язык со всеми, включая сторожей и даже некоторых евнухов. Выведав у сладострастных одалисок всю подноготную страдающего ожирением и хронической изжогой повелителя, Чилли явился пред его очи и столь успешно погадал изумленному вельможе на своем магическом плате, что получил в подарок дюжину красивейших ковров, двух верблюдов, звание чашнигара и самую толстую наложницу. От двух последних даров он вежливо отказался: звание чашнигара предполагало опробование яств на предмет отсутствия ядов, а женщина была слишком глупой и ленивой, чтобы использовать ее по хозяйству.

Ковры же пришлись кстати: получив от шадизарского наместника за немалую плату вид на жительство, Чилли купил по случаю дом возле Большого Канала и открыл при нем торговлю тканными изделиями.

Распоряжался в лавке хромой и жуликоватый Ахбес, почитавший своего хозяина лучшим и достойнейшим из людей: Шейх Чилли ничего не понимал в коврах и никогда не заглядывал в счета и расписки покупателей. Ахбес полагал, что только так и подобает вести себя человеку просвещенному и богатому – жалование пусть и вовсе не платит, только бы навар каждый день не пересчитывал!

Впрочем, хромоногий приказчик подозревал, что торговля коврами отнюдь не является для его господина основным занятием. Ахбес давно заприметил, что многие посетители не долго задерживаются в лавке: помяв для приличия ткань и похвалив узоры, они отправлялись наверх, где угощались айраном, солеными фисташками, фундуком и миндалем, о чем-то подолгу беседуя с достопочтенным Чилли. И если поначалу тень заботы лежала на их лицах, то спустя день-другой, когда гости появлялись вновь, прикрывая полами халатов оттопыренные пояса, на губах их играли довольные улыбки, исчезавшие лишь ненадолго, когда посетители принимались что-то подсчитывать, беззвучно шевеля губами.

Ахбеса снедало любопытство. Вчера, когда пришла женщина в коричневой накидке, он не удержался, пробрался наверх и принялся подслушивать возле неплотно прикрытых дверей.

У женщины стряслась беда: умер муж. Однако беда заключалась не в том, что сей мелкий торговец отправился в Нижний Мир (был он стар и весьма докучлив), а в его завещании. Скрепленное печатью городского нотариуса, завещание предписывало вдове продать единственного верблюда, а вырученные деньги пожертвовать на алтарь Митры. Очевидно, торговец никак не желал вечно скитаться по Серым Равнинам и надеялся откупиться. Вдова была в смятении: палевый красавец с томными глазами честно кормил семью, и вот тепер между его горбов будет ездить кто-то другой! И мало того, вся выручка достанется жрецам. О том, чтобы нарушить волю умершего, не было и речи: женщина опасалась гнева Митры и городских властей.

Ахбес затаив дыхание ждал, что ответит Чилли. Но вместо этого услышал свое имя, произнесенное негромким, вкрадчивым голосом хозяина. Обливаясь потом и зыркая по сторонам глазками, приказчик вошел и склонился в низком поклоне.

– Ай-яй-яй, – донеслось до него, словно сквозь вату, – да у тебя, друг мой, ослиные уши!

Ахбес что-то забормотал в свое оправдание, но Чилли нетерпеливо махнул рукой и приказал ему сесть.

– Я не хочу, чтобы в городе ползали сплетни, будто я занимаюсь здесь чем-то незаконным, – сказал он, – а лучший способ развеять слухи – рассказать все слуге. Слушай, прохвост, и не говори потом, что твой господин что-то скрывает.