Змеи и лестницы - [90]
Полотна выбили Вересня из колеи. Неизвестно, сколько бы он простоял, глазея на них, если бы не старухи за спиной. Они тихо покашливали, приглашая Борю… к чему?
К шмону, понятное дело.
Но теперь, под укоризненным взглядом летящего в смазанных, мерцающих сумерках красного и такого же смазанного трамвая (эта картина понравилась ему больше всего), он просто физически не мог заставить себя рыться в вещах Марины Даниловой. Во всяком случае – при свидетелях. И потому, обернувшись к старухам, сказал:
– Выходим.
– Это как? – хором спросили они.
– Организованно.
Костяк коммуналки с недовольным ворчанием покинул комнату, и Вересень остался один. Притяжение картин потихоньку слабело, хотя до конца так и не исчезло. Прежде, чем сдвинуться с места, Вересень успел мысленно поместить в трамвай Мандарина, и капитана Литовченко, и – что было совсем уж удивительно – полицейского комиссара из Франкфурта Мишу Нойманн. Вся троица вписалась в композицию идеально, и Боря улыбнулся этой своей фантазии. Пусть трамвайчик быстрее домчит их до истины, пусть!..
А потом Вересень подумал о Шэрон Стоун, превратившейся в русской транскрипции в Марину Данилову, актрису ТЮЗа. Что заставляет ее жить в таком клоповнике, среди престарелых и отнюдь недружелюбно настроенных гиен? Женщины, гораздо менее привлекательные, чем она, устраивают свою судьбу и обитают в собственных квартирах, домах и даже особняках – в окружении тех, кого любят и кто любит их.
Старые хрычовки за дверью к числу этих людей не относятся.
Потянув носом воздух, Вересень уловил слабый запах духов, и запах показался ему печальным. Под порывом ветерка из полуоткрытой форточки печально покачивались светлые легкие занавески на единственном окне. Хайтечный (очевидно, купленный в «Икее») торшер тоже пребывал не в лучшем расположении духа.
– Я тут осмотрюсь, ничего? – пробормотал Вересень, обращаясь к волшебному трамваю.
Мебели в комнате было немного: раскладной диван, массивный стол у окна со стоящим на нем монитором (винчестер располагался под столом), пара кресел и столик поменьше – у самой двери. Там же, у двери, стоял холодильник. Сунувшись в него, Вересень обнаружил кусок засохшего сыра, увядший укроп в кюветке, завернутую в полиэтилен половину «Бородинского», пару яблок, масленку с остатками масла и пакет ряженки. Даты на ряженке и не оторванном от полиэтилена ценнике отсылали к двадцатому июля – видимо, именно тогда была произведена последняя закупка.
Над обеденным столиком, справа от выключателя, была повешена магнитная доска – сильно уменьшенная копия Вересневской доски, утыканная самыми разными бумажками: стикерами-напоминалками и квитанциями за газ, свет и коммунальные услуги. Но центральное место на доске занимал лист формата А4, озаглавленный:
Далее следовал перечень:
Стакан «Хайбол», «Олд фешн», 300 мл – 300 руб
Бокал для бренди 250 мл – 200 руб
Бокал «Флюте», «Харикейн» – 300 руб
Бокал для мартини – 300 руб
Чайник-пресс – 400 руб
Менажница «Классик» – 300 руб
Штоф квадратный 500 мл – 250 руб
Кофейная пара – 200 руб
Всего Вересень насчитал двадцать пять позиций, включая креманки и пепельницы. А появление листа объясняли стикеры, с примерно одинаковым содержанием:
«Сестрорецк. ДР. 13.03. – 19 часов. Гарри Арнольдович»
«Репино. Вечерина. 29.05–21 ч. Стас»
«Коломяги. Мото-пати. 01.06. – 22 ч. Северцев»
«С-П Эк. Форум. Банкет. 21.06. – 21 ч. Ах, какой человек!»
Актриса Данилова в свободное от театра время подрабатывала официанткой! И, судя по обилию мероприятий в вечернее время, в ТЮЗе она выступала вовсе не в ведущих ролях. Там же, на доске, Вересень нашел несколько номеров телефонов, которые аккуратно переписал в записную книжку. После этого наступила очередь компьютера. Пока старый монитор включался, Боря успел бегло ознакомиться с содержимым ящиков. В самом верхнем лежали паспорта – внутрироссийский и заграничный, оба – действующие, и это привело Вересня в уныние. Отсутствие паспорта ограничивало Марину Данилову во множестве вещей, включая свободное передвижение по стране и миру.
Но способна ли она сейчас передвигаться и путешествовать?
До сих пор Вересню не приходила в голову такая простая мысль, что с Мариной могло случиться то же, что и с Лоденбахом или Кристиной Бирман. Если бы не волшебный трамвай, если бы не лицо Даниловой на фото – спокойное и серьезное, с намеком на улыбку, затаившуюся в уголках губ, он отнесся бы к факту возможной ее гибели куда спокойнее.
А теперь Вересень сделался таким же печальным, как и занавески на окнах. В задумчивости он перебрал оставшиеся немногочисленные документы: диплом об окончании театральной академии, ТЮЗовский пропуск (оказавшийся просроченным), пропуск в бассейн Первого медицинского института и свидетельство о рождении, отсылавшее Вересня в город Лодейное Поле, Ленинградской области.
В мае Марине Даниловой исполнилось двадцать шесть.
