Змееныш - [22]

* * *

Первую порцию Отравы Бессмертия Люгера заставили проглотить еще во Дворце Правосудия. Затем Стервятник был брошен в тюремную карету, увозившую в своем чреве восьмерых осужденных. Колеса прогрохотали по городским мостовым, и мрачный экипаж выехал из Элизенвара в западном направлении.

Люгер провел в камере Дворца всего двое суток, однако этого хватило, чтобы он до конца жизни проникся ненавистью к Мальвиусу, какими бы ни были мотивы помощника королевского прокурора. Долгий путь до самого Леса Ведьм — в тесноте экипажа, пропитавшегося запахом пота и испражнений, — оказался сплошным кошмаром. Карета изредка останавливалась, и осужденных выводили по одному на несколько минут, чтобы те справили нужду. Сопровождавшие их солдаты были настоящими сторожевыми псами. Они мало говорили, но не задумываясь пускали в ход плети. За десять суток пути Люгеру не предоставилось ни малейшей возможности для побега. Впрочем, такая возможность не появилась и в течение следующих полутора лет.

Каменоломня находилась на окраине Леса Ведьм; с трех сторон к ней подступали торфяные болота. Воздух здесь был насыщен гнилостными миазмами, источаемыми трясиной. Всего сотня-другая шагов отделяла девственную чащу от деревянных бараков и необычной формы лысой каменной горы, наполовину срубленной многими поколениями каторжников. Болота являлись непреодолимым естественным препятствием, но нечто еще более страшное таил в себе лес, безраздельно принадлежавший загадочному народу Ведьм.

Порой Ведьмы напоминали о своем существовании и уводили с собой людей. Это устраивало власти в Элизенваре, поскольку позволяло удобным и надежным способом избавиться от наиболее опасных преступников — особенно в тех случаях, когда казнь была политически невыгодна. Потери среди солдат и надсмотрщиков не принимались во внимание — приходилось мириться с неизбежными издержками, которыми чреваты любые благие дела. Поэтому каторга в Лесу Ведьм считалась просто-напросто отсрочкой смертного приговора.

Никто не знал, что происходило с теми, кого Ведьмы забирали в свой лес, — похищенные никогда не возвращались оттуда. Оказывать сопротивление хозяевам чащи и болот решались только безумцы — тоже, впрочем, без всякого успеха. Кое-кому выпадала редкая возможность увидеть лесных жителей издали, но после этого в мозгах «счастливчиков» воцарялся необъяснимый туман и они становились беспомощными, как малые дети…

Мрачные легенды, распространенные среди узников, отражали их безысходную судьбу и готовили к худшему. Каждый из них понимал, что стоит одной ногой в могиле. Изнурительный ежедневный труд притуплял чувства, и только тоска смертников оставалась неизменной…

Кандалы, в которые были закованы каторжники, не позволяли сделать широкий шаг или развести руки. Кроме того, одна длинная цепь соединяла в связку от восьми до двенадцати человек. Это затрудняло даже самые простые движения и превращало жизнь заключенных в почти непрерывную пытку. Если падал один из них, другие были вынуждены либо останавливаться, либо тащить упавшего за собой.

Каторжники, среди которых хватало отпетых негодяев, вместе ели, вместе спали, вместе работали в каменоломнях, вместе справляли нужду. Никто не мог ни на минуту остаться наедине с самим собой. Поначалу это было для Люгера невыносимо. Потом Слот понял, насколько ему повезло: он оказался крайним в связке.

Волею случая человек, сделавшийся Стервятнику ближе единоутробного брата и ненавистнее Мальвиуса, открыл ему глаза на некоторые вещи.

* * *

Люгер сидел, прислонившись к стене барака, и даже не пытался заснуть. Двенадцатая ночь десятого месяца не предназначалась для сна; ночь была особенной — он ощущал это своим нутром.

Полная луна — светило любви и смерти — висела высоко в небе. Лунный свет пробивался сквозь щели в потолке, и при желании Люгер мог видеть, как занимаются рукоблудием трое мужчин из другой связки, которая разместилась возле противоположной стены. Но он смотрел вверх — туда, откуда сочились ночная осенняя прохлада, запахи умирающей природы и сотканное из слез волшебное сияние.

Его бессонница причиняла немалые неудобства ближайшему соседу — смуглолицему выходцу из Морморы Меллену Хатару. Длина сковывавшей их цепи не позволяла последнему лечь на пол, а сидеть после изнурительного многочасового труда было чрезвычайно утомительно. Но морморанцу пришлось смириться с этим.

Повернутая неестественным образом голова Хатара покоилась на нижнем бревне стены, а колени почти касались груди. Такая поза несколько не соответствовала обычному величественному облику Меллена, который даже в каменоломне умудрялся держать себя с графским достоинством. Нечто неуловимое выдавало в нем человека, занимавшего когда-то высокое положение. В лунном свете его лицо казалось высеченным из мрамора, а сам он был похож на поваленную статую, которую кто-то, глумясь, одел в жалкие лохмотья каторжника.

…В эту ночь Люгеру осознал, что время не только лечит сердечные раны, но и гасит вообще все сильные чувства. Двадцати месяцев каторги вполне хватило для того, чтобы поутихла его ненависть к Морту и ослабело желание отомстить Мальвиусу. Даже разлука с Сегейлой не причиняла прежней боли. Закрывая глаза, он погружался в странные грезы. В них он становился крылатым существом, которое летело над темным лесом, и почти ощущал кожей лица напор набегающего воздуха.