Змееныш - [17]

До последней секунды Люгер был уверен в том, что ни в коем случае не примет от слепого опасный подарок, — одна лишь мысль о необходимости принести новую жертву на алтарь черного колдовства внушала ему непередаваемое отвращение. Тем не менее он с изумлением наблюдал, как его рука сама собой протянулась вперед и приняла из клешни Странника холодный, упругий, непроницаемо черный сгусток.

Для Люгера уже не было откровением понимание того, что он утрачивает цельность и демоны ведут незримую войну за обладание его растерзанной душой, а значит, любовь к Сегейле и ненависть к оборотням испытывал только пленник, мнивший себя свободным, но на самом деле запертый в глухой темнице своего неведения.

От этих малоприятных размышлений его отвлек хриплый голос Странника.

— Я знал, что ты примешь мой бесценный дар. Бери-бери, не пожалеешь. Когда-нибудь эти тени спасут тебя от гибели… Не могут же мертвые принадлежать всем сразу?

И слепой бродяга разразился хохотом. Его смех был похож на тоскливый вой собаки.

Тень леденила руку, только в отличие от куска льда она не таяла, и нагреть ее в кулаке оказалось невозможно. Люгер сунул подарок в карман жилета, но даже сквозь плотную ткань продолжал ощущать холод.

Странник внезапно потерял к нему всякий интерес и заковылял в чащу. Провожая его взглядом, Стервятник заметил, что слепец не оставляет следов на снегу.

Слот продолжил свой путь, и уже через минуту ему могло бы показаться, что нелепая фигура в лохмотьях была лишь плодом воображения. Но тягостное чувство не покидало Люгера; в душе Стервятника надолго поселилась тоска — неизбежная спутница тех, кто имел несчастье встретить Странника и услышать его речи, — ведь этот неподкупный глашатай отравленной правды не упускал случая разбить иллюзии и развеять благодушный самообман, который люди называют надеждой.

* * *

Лес по обе стороны затерянной в снегах дороги был тих и неподвижен. Люгер подолгу вглядывался в его сумеречные глубины, но так ни разу и не увидел волка или хотя бы волчьих следов. А когда Слот подъезжал к окраине Элизенвара, он уже испытывал полную уверенность в том, что сегодня не увидит и Сегейлу.

Глава седьмая Бойня

На городских улицах лежал грязный снег. Экипажи проносились мимо, как смутные сны. Прохожие кутались в плащи и меха, прятали лица от ветра. Калеки и нищие, придавленные к земле свинцовой тяжестью избранников неба, выпрашивали подаяние, ползали, подбирая брошенные гроши, и бормотали то ли слова благодарности, то ли проклятия. Некоторые, наиболее отчаянные, дрались за мелкую монету, лезли под копыта лошадей, рискуя уже сегодня попасть в рай.

Подъезжая к роскошному, но имевшему несколько запущенный вид особняку Тротуса, Стервятник почуял неладное. Дом казался необитаемым, и вблизи это впечатление только усиливалось. Окна первого этажа были закрыты решетчатыми ставнями; ни одно не светилось и на втором. Небольшой парк, обнесенный низким каменным забором, был погружен в мертвое безмолвие.

Поначалу осторожность взяла верх над охватившей Люгера тревогой. Он медленно проехал по улице из конца в конец, но не заметил ничего необычного. Это был тихий квартал, населенный теми, кто сочетал достаток с размеренным образом жизни. Единственным и неодолимым врагом здешних обитателей являлась скука. При этом неприкосновенность жилищ оберегалась свято. Серые фасады отличались прочностью, основательностью, грубоватой тяжеловесностью без каких-либо претензий на изящество. В этом смысле особняк Тротуса тоже мало чем отличался от склепа. Предположение, что хозяева среди зимы перебрались в загородный дом, Люгер отмел сразу же ввиду его явной нелепости. Тротус был не из тех, кто добровольно хоронит себя в деревенской глуши.

Раздираемый противоречивыми побуждениями, Люгер решил все-таки осмотреть особняк внутри. Калитка, сделанная из переплетенных металлических прутьев, была незаперта, и он беспрепятственно преодолел границу чужих владений. На широкой аллее, ведущей к главному входу, осталось множество следов, однако свежих среди них не было — со времени последнего снегопада прошло уже больше недели.

Люгер слез с коня. Дверь из мореного дуба, обитая медными листами, казалось, могла выдержать удар осадного тарана, но распахнулась от легкого толчка рукой. Стервятник вошел в дом своего старого приятеля Тротуса. Он бывал здесь не однажды. В тот день его никто не встречал.

* * *

Бурная молодость канула в бездну прошлого, но остались воспоминания.

Вург Тротус начинал ростовщиком и не раз давал Люгеру в долг, когда тот затевал очередную авантюру. Стервятник рисковал своей шкурой, Тротус — только деньгами. При этом Вург знал, что в случае успеха прибыль многократно покроет возможные потери. Чаще всего так оно и было. Сомнительные связи и делишки Люгера заставляли Тротуса держаться на известном расстоянии от опасного проходимца. Ростовщик не хотел навредить своей репутации. Но что касается денег, то тут он был гораздо менее брезглив и никогда не задавал вопросов об их происхождении. И если Стервятник пустил на ветер все, что добыл контрабандой или игрой, то Тротус неизменно богател, становился все более толстым и степенным, обрастал жирком, обзавелся новыми влиятельными друзьями и полезными знакомствами при дворе, однако, к чести своей, никогда не забывал о человеке, которому во многом был обязан сытой жизнью и благополучием.