Змеелов - [35]

— И не собиралась. Я только хотела спросить, вы тетрадь ту прочли? Я не спрашиваю, что там. Но прочли? Умирающий завещал, это воля умирающего.

— Еще даже не раскрыл. Негде.

— Я думаю, у Веры дома читать вам тетрадь не следует.

— Я тоже так думаю.

— У меня сегодня ночное дежурство. Я одна живу. За ночь и прочитаете. Поехали?

— К вам?

— Я знаю, я уверена, что у вас куча друзей в Москве, но все станут спрашивать, что читаешь, про что там. А у меня никого нет. Будете чаек попивать и читать. Павел, не зря умирающий отдал вам эту тетрадь. Я знаю, как умирают люди. Это важная тетрадь.

— Там еще все расшифровывать нужно. Смогу ли?

— Вы не бойтесь, вы начните. Он на вас рассчитывал. Он даже со смертью потянул, ждал вас.

— Со смертью разве потянешь?

— Можно, если очень нужно. Поехали, вы не бойтесь.

Павел поднялся, злой, что его понуждают, что опять куда-то тащат.

— Вас, что ли, мне бояться?

— Не меня, тетради.

— Тетрадь можно и захлопнуть. Вы где живете?

— Рядом с Садом имени Баумана. Улица Маркса.

— А я раньше жил на улице Чкалова. Тоже рядом с Садом Баумана.

— Видите, какое совпадение. Соглашайтесь.

— Хорошо, поехали. Но сначала надо заскочить на Рижский вокзал, в камеру хранения.

— Хорошо, заскочим на Рижский. Только на метро, ладно?

Они вошли в метро. Вступая на эскалатор, Павел взял Лену под руку. Так они и спустились, стоя рядом. Со стороны взглянуть, ехала куда-то парочка, но не совсем пара друг для друга. Мужчина был красив, отлично одет, загар его был загадочен, а женщина рядом с ним, хоть и была она молода, выглядела серенькой в своем белом, немодном платье, которое, наверное, сама и сшила.

В камеру хранения Павел пошел один. Лена осталась ждать его у входа. Она всю дорогу старалась не досаждать ему, не напоминать о себе, помалкивала. А он думал о своем, и хмурыми, злыми были его мысли, он там еще был, на этих поминках, где его высмеяли, вымарали.

Он вышел к Лене, помахивая чемоданчиком, стройный, поджарый, решительный, красиво-хмуроватый. Это со стороны если взглянуть, а на самом деле он был растерян, подавлен, чемоданчик в руке пугал его, чужим казался.

Лена жила в высоком панельном доме, еще новом и со всякими новыми затеями. Сперва надо было нажать на три кнопки, сообщив некоему устройству в ящике на двери тайный код, и тогда лишь дверь отворилась.

— Наш код — двести пятьдесят семь, — сказала Лена. — Запомнили?

— Двести пятьдесят семь, — машинально повторил Павел. — А зачем это мне?

На этаже, прежде чем очутиться у двери своей квартиры, Лена должна была отомкнуть дверь, которая впускала в коридор, общий для трех квартир.

— Соседи настояли, — сказала Лена. — У меня красть нечего.

— А невинность? — скверно пошутил Павел. Обозленный, обиженный человек всегда норовит кого-нибудь тоже обидеть, и почему-то чаще всего того, кто добр к нему.

Лена промолчала, только взглянула на него прямо, будто удивилась, а потом занялась замком.

— Вот мы и дома, входите, Павел Сергеевич.

Из крохотной передней вся сразу открылась квартира, вернее, квартирка. Шаг туда, шаг сюда — и Павел все сразу разглядел тут, весь мир этой женщины, мир ее дома, простой, без утаек. В передней висел вырезанный из «Огонька» и наклеенный на картон портрет Есенина. В комнате, на книжной полке, стояла в бедном окладе икона — женщина, склонившаяся над младенцем. Шкаф из недорогих, телевизор из самых недорогих, тахта с белоснежными подушками горкой, как убирают постель в деревне. Половички домотканые тянулись в комнату и в кухню. Павел шагнул в кухню, очень прибранную, где стоял холодильник, и тоже из самых дешевых. Кухня была крохотной, даже одному тут было тесновато, но у этой кухни во всю стену было окно, а за ним, в сумеречном небе, строго и близко стояли золоченые купола церкви на Старой Басманной.

Шагая, оглядываясь, Павел почувствовал, как разжимается в нем злая пружина. Эта церковь была видна и из окна его дома, он помнил эти купола с самого детства. Тогда они были темными, церковь была заброшена.

— Смотри-ка, позолотили купола! — обрадовался Павел.

— К Олимпиаде, — сказала Лена. — Большая вышла польза для Москвы от Олимпиады. Вы тут мальчишкой, наверное, бегали?

— В Бауманском саду есть старинный грот. Сохранился?

— Кажется. Я там всего раз один и побывала. Я ведь тут недавно. Эта квартира мне чудом досталась. Дежурила по ночам у одного больного, поправился он, кинулся мне помогать. Есть хорошие люди. Ну просто кинулся помогать. Утвердился в мысли, что я его спасла. Не я, доброта его живая спасла. Есть хорошие люди. А сейчас чайку попьем, и я побегу. До самого завтрашнего утра будете тут хозяйничать.

— Снова к какому-нибудь умирающему?

— Да, тяжелая больная. Мать одного знаменитого режиссера. Не хочет в больницу, никак ее не уговорят.

— Это ваша специальность, Лена, дежурить возле умирающих?

— Моя специальность отнимать их у смерти. Редко, но удается. Вместе с врачами, конечно.

— Те, что ходили к Петру Григорьевичу, показались мне шарлатанами. Ведь все же было ясно.

— Вы не правы. Надо всегда верить в чудо. Но если даже все ясно, то все равно надо помогать человеку жить, не торопить его. Вы какой чай любите? Крепкий? Гок-чай, он ведь крепкий?