Злые боги Нью-Йорка - [31]

Я не заходил к югу от Сити-Холл-парка с тех пор, как здоровенный кусок города выгорел дотла. Чем ближе я подходил, тем медленнее шел. Ноздри забивал дым, которого не было, в мусорных кучах мигали угли. Нетерпеливые молотки стучали, как пульс города. Чем дальше, тем больше было зданий – поначалу нетронутых, облепленных торговыми, медицинскими и политическими объявлениями – с явными следами огня. Кое-где, на месте деревянных домов, виднелись пустые провалы. Отсюда и шел стук: ирландцы, сотни и сотни ирландцев в пропотевших рубашках держали в зубах гвозди, а местные жители пялились на них, пили из фляжек и выкрикивали насмешки.

– Я всю жизнь занимаюсь распиловкой, учился еще у отца, и вы станете называть это хорошей работой? – крикнул румяный бородатый мужчина, когда я подошел к Уильям-стрит. – Даже ниггер не станет так ковыряться, да еще и справится с работой получше вас!

Парень-ирландец стиснул зубы и очень разумно промолчал, предпочитая заниматься делом, а не устраивать уличную потасовку. Но побагровел, когда мужчина, продолжая выкрикивать эпитеты, перешел к его матери. Я прошел мимо эмигранта и, заглянув ему в глаза, увидел хорошо знакомый мне тусклый, беспомощный взгляд. Я видел, как такое сносили оборванные аиды в поношенных шапках, цветные, которых буквально вышвыривали из магазинов, забавные квакеры-фермеры, индейцы-ремесленники, по чьим черным косам тек дождь, пока они стоически сидели перед лотками с бисером и резной костью. В здешних местах всегда находили, кого унизить, кому приходилось сносить такое отношение. Я и сам не был исключением. Ощущение не из приятных.

Когда я вышел на улицу Мерси, то увидел разруху. Больше тут не на что было смотреть. По крайней мере, человеку, который здесь вырос, который знал Нью-Йорк до того, как его забрал пожар. Я смотрел в прекрасный улей головокружительных человеческих выдумок. В зданиях неким образом прорывались десятки полуоформленных мыслей. Свежеобтесанные камни среди обломков, цветные, обливающие водой мужчин, которые едва не падают от теплового удара, почерневшие корни деревьев с сожженными ветвями, а рядом – цветочные ящики, доставленные из Бруклина или Гарлема.

И поскольку Нью-Йорк – единственное подобное место во всем мире, одно лишь наблюдение за происходящим делало его частью меня. Я ждал, что от одного вида обломков мое лицо вновь запылает. Но вместо этого я смотрел и думал: «Да. Мы идем дальше. Может, в другую сторону, может, даже не в ту, куда следует. Но какого бы Бога вы ни любили, мы идем дальше».

Церковь на Пайн-стрит, на углу Пайн и Гановер, скромно краснела кирпичом. Рядом стоял дом приходского священника. Толкнув тяжелую дверь часовни, я заметил смутное движение в глубине и услышал приглушенные голоса. Мне подумалось, что это Мерси, и спину кольнуло, но даже при таком освещении я понял – это не она. Возле кафедры стояли две женщины. Они сортировали пожертвованную одежду, вывалив ее из большого холщового мешка на стол.

– Это можно отложить в годное, верно, Марта? – сказала младшая, когда я подошел поближе.

Вдова, решил я, когда заметил кольцо. Замужней женщине, которая носит домотканую одежду, есть чем заняться в четыре часа дня, помимо сортировки всякого барахла. Грубоватые светлые волосы и плоский нос, похожий на раздавленный цветок, но голос мягкий.

– Я думаю, оно еще вполне приличное.

– Слишком приличное, – фыркнула женщина постарше, взглянув на простой розовый хлопок. – В таком платье любая нищенка будет выглядеть не на своем месте. Как можно, Эми! Брось ее в ту кучу, которая пойдет на заклад. Могу я вам помочь, сэр?

– Я Тимоти Уайлд, «медная звезда», – пояснил я, указывая на проклятущую штуковину.

На ее лице промелькнуло любопытство, смешанное с отвращением.

– Мне нужно побыстрее отыскать мисс Андерхилл, – вздохнул я, не обращая на это внимания.

– Ох! Дорогая мисс Андерхилл… что-нибудь случилось? – пискнула вторая, Эми.

– Не с мисс Андерхилл. Вы знаете, где она?

Все грани землистого лица Марты стянулись в форму гнилого лимона.

– Она со своим отцом, в доме священника. На вашем месте я бы их не прерывала.

– Почему? – уже через плечо спросил я.

Душа толстым слоем ханжества довольный взгляд, она сообщила:

– Они громко спорят в доме, и ей следует прислушаться к его доводам. Мисс Андерхилл присматривает за ирландскими бедняками, и это против здравого смысла. Она закончит в земле, рядом с матерью, если будет якшаться с пьяными иностранцами вроде этих – иначе откуда бы она подхватила холеру? И где тогда будет преподобный, несчастный благородный человек?

– В руках Божьих, – сухо ответил я, касаясь шляпы. – Разумеется, вашего Бога, так что вам не о чем беспокоиться.

Я вышел, оставив за спиной два открытых рта.

Выйдя из церкви через боковую дверь, я прошел между яблонями к темнолиственной изгороди, отделяющей дом священника, и замер – в гостиной, у окна, стояли Мерси и ее отец. И они определенно спорили: Мерси прикусила большой палец, ее отец выпрямился, будто аршин проглотил. Жизнью клянусь, я не собирался за ними подсматривать, но что-то во взгляде Мерси заставило меня остановиться у самой живой изгороди. Да и потом, один только ее вид уже здорово повлиял на мой пульс.