Злые белые пижамы - [13]

Я был готов признать теоретическую возможность такого действия. В конце концов, я видел, как от Чида-сэнсэй «отскакивали» люди в результате приложения концентрированного напряжения силы бедер через плечи и спину — почему, в таком случае, это не могло произойти через седло мотоцикла и руль? Хотя, насколько я представлял, большинство японских велосипедов должно было развалиться от подобного обращения.

— Но почему он вообще въехал в столб? Уж конечно это не свидетельствует о хваленом шестом чувстве постоянной боеготовности? — спросил я Пола.

— Ну, это произошло после того, как он пил со своими друзьями. Он, вероятно, был пьян в стельку в тот момент.

Все признавали, что Канчо был алкоголиком. Это было частью мифа, как, например, тот факт, что он выкуривал сотни сигарет в день и все еще мог выполнять удивительные трюки физической выносливости. Он был больше всего похож на Тессю из всех людей, что я когда-либо встречал; он разделял пристрастие Тессю к алкоголю, хотя и не был поэтом.

Но сейчас ему исполнилось семьдесят восемь, он часто бывал в больнице и, весьма вероятно, умирал от рака легких.

Из уважения к нему как к основателю школы Ёшинкан, его прижизненной связи с мастером Уесиба, к его десятому дану и как к величайшему из ныне практикующих боевые искусства, уж не говоря о том факте, что, обладая скверным характером, он вполне мог убивать людей голыми руками — никто не говорил открыто о его болезни. Иногда люди перешептывались на кухне додзё о его здоровье, но не более того.

То, о чем говорили, было его собрание часов. У Канчо было только два интереса в жизни — айкидо и часы. В его доме было полно их, тиканье слышалось в каждой комнате, от бесчисленных стенных часов, от дедушкиных часов, от вагонных часов и часов с кукушкой, устанавливая прекрасный ритм, отмеряющий его жизнь. Он проводил время, двигаясь от часов к часам, подводя время на них, заводя их, слушая их различные перезвоны, наблюдая раскачивание маятников туда-сюда, ничего не ожидая, кроме смерти — умирающий человек одержим ходом времени.

Я видел Канчо только один раз, и то со спины — меня оттеснили кланяющиеся учителя, когда он пришел в последний раз посетить додзё. Он был очень слаб и его официальный темный костюм был крошечным, словно сшитым на ребенка.

Один из ведущих иностранных учителей, Роберт Мастард, любил задавать один вопрос, чтобы сбить с толку доверчивых новичков: «Какая самая важная вещь в Ёшинкан-айкидо?» Был только один ответ: «Дух». Мастард обладал огромным духом. Если новичок показывал дух, было неважно, если его техника была плоха. Черные пояса третьего-четвертого уровня в отсутствие духа были бы просто проигнорированы Мастардом. Он просто отказался бы их учить. Я переживал, что Мастард мог отказаться учить меня, если бы я был по неосторожности непочтителен, поэтому пошел другим путем, вставая, когда он входил в чайную комнату и возился у автомата, чтобы добыть ему минеральный безалкогольный Pocari Sweat. Почтительность делала разговор немножко однобоким.

«Ты знаешь, однажды я бросил айкидо?» — сказал он мне, предлагая мне Hi-Lite, чрезвычайно резкие японские сигареты, единственные, которые он курил.

Мой голос не всегда звучал как мой собственный, когда я разговаривал с Мастардом. Он звучал фальшиво, даже для меня самого. «Почему вы бросили?» — настойчиво вопросил голос.

«Политика. Я застрял в политике додзё, поэтому почти год не тренировался. Может, раз в месяц или реже. Я перестал пытаться заниматься айкидо. Я просто приходил и валял дурака. А потом произошло что-то странное. Внезапно я стал швырять людей без малейшего усилия. В конце концов я понял, о чем шла речь.»

Голос определенно подбирал тупейшие вопросы: «И о чем шла речь?»

Он улыбнулся, и шлепнул конец изношенного черного пояса на стол. Это был мастардовский способ отвечать на глупые вопросы. Жест означал «тренируйся усердней».

— В тот год я преподавал в младшей высшей школе. Я накопил кучу денег. Я приобрел симпатичную пятикомнатную квартиру. Знаешь, с моим уровнем, если бы я был боксером, я бы уже был миллионером.

— Конечно-конечно, — я кивнул.

— Если бы у меня был сын, я бы не отпустил его в боевые искусства. Я бы отправил его бросать бейсбольные мячи, как только бы он начал ходить.

— Чтобы он заработал миллион!

— Точно. В айкидо нет денег, во всяком случае, если ты честный и хочешь учить людей настоящему.

— Понятно, — Настоящему — опять это слово. Именно этого хотел голос. Быть признанным реальным.

— И я ведь не молодею. Мне тридцать восемь и все становится сложнее и сложнее. Но с другой стороны — я становлюсь сильнее. По меркам айкидо я сильнее сейчас, чем когда-либо раньше. В этом месте только один человек сильнее меня.

Я задумался, почему он меня пытался убедить. Я уже был «истинно-верующим», о чем и хотел сказать, но голос мне не позволил.

«Точно», — я закивал искренне. Повисла неуютная тишина и мы оба отвели взгляд. Когда я вернулся, Мастард засовывал свои сигареты Hi-Lites обратно в куртку доги. Потом, на мгновение он посмотрел так, словно говоря: ты представления не имеешь о чем, черт возьми, я с тобой говорил, не так ли?