Злой рок Пушкина - [20]

Ухаживанья Дантеса за Н. Н. Пушкиной стали сказкой города. Об них знали все и с пытливым вниманием следи­ли за развитием драмы. Свет с зловещим любопытством на­блюдал и ждал, чем разразится конфликт. Расцвет светских успехов Натальи Николаевны больно поражал сердце поэта. В марте 1836 года Пушкина была в наибольшей моде в петер­бургском свете, а Пушкин внимательным и близким наблю­дателям казался все более и более скучным и эгоистичным. В октябре того же года, т. е. накануне рассылки пасквилей, в Петербурге говорили о Пушкиной гораздо больше, чем о ее муже. Анна Николаевна Вульф признавала, что о Пушкине в Тригорском больше говорили, чем в Петербурге. И никто из видевших не подумал о том, что надо помочь Пушкину, надо предупредить возможный роковой исход. «Вашему импера­торскому высочеству, — писал после смерти поэта князь Вя­земский Михаилу Павловичу,— небезызвестно, что молодой Геккерен ухаживал за г-жею Пушкиной. Это неумеренное и довольно открытое ухаживание порождало сплетни в гостиных и мучительно озабочивало мужа». Михаилу же Павлови­чу писал то же после смерти поэта император Николай: «Дав­но ожидать должно было, что дуэлью кончится их неловкое положение». И этот монарх, считавший для себя все позво­ленным, не сделал ровно ничего к предупреждению роково­го исхода. П. И. Бартенев слышал от графа В. Ф. Адлерберга о его попытке устранить столкновение Пушкина с Дантесом: «Зимой 1836—1837 гг., на одном из бывших вечеров, граф В. Ф. Адлерберг увидел, как стоявший позади Пушкина молодой князь П. В. Долгорукий кому-то указывал на Дантеса и при этом подымал вверх пальцы, растопыривая их рогами... Нахо­дясь в постоянных дружеских сношениях с Жуковским, вос­хищаясь дарованием Пушкина, он тревожился мыслью о сем последнем. Ему вспомнилось, что кавалергард Дантес как-то выражал желание проехаться на Кавказ и подраться с горца­ми. Граф Адлерберг поехал к великому князю Михаилу Пав­ловичу (который тогда был Главнокомандующим Гвардейским корпусом) и, сообщив ему свои опасения, говорил, что сле­довало бы хоть на время удалить Дантеса из Петербурга. Но остроумный француз-красавец пользовался большим успе­хом в обществе. Его считали там украшением балов. Он под­купал и своим острословием, до которого великий князь был большой охотник, и меру, предложенную графом Адлербергом, не успели привести в исполнение».

«Неумеренное и довольно открытое ухаживание Данте­са за Н. Н. Пушкиной порождало сплетни в гостиных». Дан­тес и Пушкина встречались на балах, в великосветских гос­тиных. Местом встреч был также и дом ближайших друзей Пушкина, князей Вяземских. Хозяйка дома, обязанная принимать и Дантеса и Пушкина, была поставлена в двусмысленное положение. «Н. Н. Пушкина бывала очень часто, и всякий раз, как она приезжала, являлся и Геккерен, про которого уже знали, да и он сам не скрывал, что Пушкина очень ему нравится. Оберегая честь своего дома, княгиня-мать напрямик объявила нахалу-французу, что она просит его свои ухаживания за женою Пушкина производить где-нибудь в другом доме. Через несколько времени он опять приезжает вечером и не отходит от Натальи Николаевны. Тогда княгиня сказала ему, что ей остается одно — приказать швейцару, коль скоро у подъезда их будет несколько карет, не принимать г-на Гекке­рена. После этого он прекратил свои посещения, и свидания его с Пушкиной происходили уже у Карамзиных».

У Карамзиных Дантес был принят наилучшим образом. В особенно дружеских отношениях он был с Андреем Нико­лаевичем Карамзиным: после смерти Пушкина А. Н. Карам­зин должен был употребить усилие, дабы не стать вновь на такую же дружескую ногу, как было раньше.

Мы уже говорили о том, что обвинения Геккерена в сводничестве вряд ли имеют под собой почву. Но были доброволь­цы, принявшие на себя эту гнусную обязанность. К таковым молва упорно причисляет Идалию Григорьевну Полетику, не­законную дочь графа Григория Александровича Строганова. «Она была известна», говорит один современник, князь А. В. Мещерский, «в обществе как очень умная женщина, но с весь­ма злым языком, в противоположность своему мужу, которо­го называли «Божьей коровкой». «Она олицетворяла тип обаятельной женщины не столько миловидностью лица, как складом блестящего ума, веселостью и живостью характера, доставлявшими ей всюду постоянный несомненный успех». С этой Идалией подружилась Наталья Николаевна; сближе­нию сильно содействовало то обстоятельство, что отец Идалии, граф Г. А. Строганов, был двоюродным братом матери Пушкиной, Натальи Ивановны Гончаровой, рожденной За­гряжской. Муж Полетики — в то время ротмистр Кавалер­гардского полка — был приятелем Дантеса. Идалия Полетика дожила до преклонной старости (умерла в 1889 году) и до са­мой смерти питала совершенно исключительное чувство не­нависти к самой памяти Пушкина.

Причины этой ненависти нам неизвестны и непонятны. Редкие упоминания о Полетике в письмах Пушкина к жене ри­суют довольно дружественные отношения Пушкиных к Идалии. Но Идалия не платила им той же монетой. Княгиня В. Ф. Вяземская обвиняла Идалию Полетику в том, что она сводила Дантеса с Натальей Николаевной и предоставляла свою квар­тиру для свиданий. В последней главе истории дуэли мы еще встретимся с Полетикой.