Злой пес - [35]

Макдак, надежно и прочно вросший в самарскую землю на улице Самарской, видел многое и многих. Мимо него, размахивая имперками, много лет подряд проходили, заканчивая почти тут же свои марши, самарские правые. Борьба за настоящее-русское-домашнее-православное никак не отрицала «рояля с сыром» после окончания мероприятий.

Желто-коричневый дом, вписывающийся и в зиму, и в лето, осенью тянул к себе до первых заморозков гулявших романтиков-студентов, идущих от Строяка и Политеха, высившихся на Молодогвардейской. Медики, стажировавшиеся повыше в Пироговке, сбегали вниз не так охотно, все же столовая и стипендия не позволяла.

В две тысячи втором, когда японцы уделали россиян на ЧМ, отголоски гневной волны разбежались по всему городу, начавшись от конца Льва Толстого, всей своей стеклянно-вокзальной громадой высившегося над экраном привокзальной площади. Но никто не разбил даже окна, хотя над ВАЗовскими тазами особенно оголтелые поглумились от души. Карма, не иначе… ну или просто вкусный молочный коктейль.

С грохочущей техники, разъезжающейся по улицам и грузовым платформам в День Победы, частенько соскакивала пара фигур в камуфляже и, быстро-быстро ловя поворот, закрытый гайцами, неслась внутрь. Выскакивала с охапкой пакетов, заранее приготовленных сметливыми продавцами быстрых бутербродов и кофе с картошкой фри. Что там впихивали вместо трехэтажного чудовища с двумя котлетами… знает только история и экипажи боевых машин.

Макдак помнил две тысячи седьмой, мокрый декабрь и черно-фиолетово-розовые кеды с куртками под челками, закрывающими души замерзших эмо, прущих сюда погреться с Сипы, фонтана на Осипенко. Менеджеры, украдкой куря у забора оставшихся деревянных домишек по Самарской, матерились и пытались забирать коньяк хотя бы у каждой второй компании, пока стаканы с кофе не начинали пахнуть круче, чем винные подвалы производства «Арарат».

Каждый день города макдак переносил с сильно ощущаемым внутренним напряжением. Прибыль прибылью, но почему смотреть салют лучше в компании нескольких коробок, через пять минут после выдачи пахнущих совершенно одинаково, пусть внутри прятались, вперемешку, пластиковая курочка и резиновая котлетка, не говоря о ненастоящем кусочке рыбы… Бог весть. Хуже приходилось только таджикам Росзеленхоза, выпускаемым ранним утром, аки спецназ на штурм, только тут им выпадало нечто более страшное: уборка набережной, ее газонов, песка, асфальта и прочего, густо покрытого красно-белыми картонками и серо-красными бумажными пакетами.

Суровейшим летом десятого года, когда градусники в тени показывали тридцать пять к одиннадцати дня, стекла дверей макдака отразили немыслимое, запуская реликтового, как непойманная Несси, скинхеда в майке с орлом Третьего рейха, подвернутых джинсах и берцах с белыми шнурками. Пораженно молчали утренние офисные хомяки, ожидая латте и капучино, настороженно косились из-за касс закабаленные студенты в красных козырьках, и даже заехавший после дежурства наряд пэпсов сосредоточенно и молча пил колу из огромных стаканов, наблюдая, как восставший то ли из Ада, то ли из зада индивидуум, прикрыв нижнюю часть совершенно лысой башки одноразовой маской с кельтским крестом, закажет себе густой молочный коктейль с клубничным вкусом и тот самый утренний горячий сандвич с яйцом и сраной куриной котлеткой.

Первый самарский макдак, когда наступит настоящие Рагнарек и апокалипсис, наверняка выживет и встретит новых жителей планеты, каких-нибудь сухопутных кальмаров, своими золотыми арками, пусть и потускневшими.

А жуть-ворона попалась дядюшке Тойво хорошая, упитанная такая каркалка, с жирком…

Глава девятая. Непутевое дитя, смертоубивец и абракадабра

Зуб ел. Закидывал в себя все подряд: сало, вручную закатанный крысо-тушняк, черемшу из крохотной теплицы Кулибина, лаваш от Чингиза, банку персиков, выданную от щедрот из рюкзака Эдди… ел, ел, ел…

Хаунд, забрав припасенный подарок, дымил уже второй «коибой». Ни в чем себе не отказывай, завтра может не наступить. Хороший принцип, ему нравился.

– Ты не лопнешь, деточка? – медово поинтересовался Эдди, с неожиданной тоской косясь на быстро исчезающие персики.

– Нет.

– Неправильно ты, дядя Зуб, отвечаешь…

Зуб оторвался от заворачивания сала в кусок лаваша и зыркнул на Эдди. Открыл было рот, чтобы явно вякнуть гадость, но…

Кулибин отвесил парнишке леща, кивнув на Хаунда, с каждой минутой наливающегося ледяной злобой все сильнее.

– Жрать приперся? – ласково поинтересовался мутант.

– Да я…

– Ты мне за каждый потраченный на тебя углевод принесешь какую-то пользу. – Хаунд пожевал сигару. – Заканчивай и начинай вещать, йа.

Зуб быстренько впихнул в себя последний кусок и, грустно проводив банку с персиками, вернувшуюся к Эдди, включил свою радиоточку:

– Вчера должна была вернуться к вечеру, утром херак и нету, я к Чифу, тот меня на хер и чуть ухо не отрезал, а потом…

– Вы еще и каннибалы? – поинтересовался Эдди. – И часто вот так, куски отрезаете друг у друга на завтрак?

– Да я…

– Пасть закрой. – Хаунд выдохнул дым, нахмурился. – Чиф, Эдди, это капитан Черных воронов. Прозвали за любовь к разным диким развлечениям с соперниками, конкурентами, врагами и просто случайными прохожими бродягами, не вовремя подвернувшимися под руку. Он из них фуд-шоу устраивает… доннер-веттер. В кипятке варит, в масле поджаривает, на фарш пускает, отбивает… как антрекот. Типа шеф-повар, потому и Чиф.