Зловещий шепот - [9]

— Дорогой Брук! — сказал я и пожал ему левую руку; в ответ он только пальцами шевельнул. — Дорогой Брук, — повторил я, — как ваши домашние? Как здоровье вашей милейшей супруги, и Гарри, и Фэй Сетон?

— Фэй Сетон? — переспросил он. — Будь она проклята, эта подлая тварь Фэй Сетон!

Увы! Он произнес эти слова по-английски, очень громко, и несколько посетителей банка обернулись. Добрый джентльмен слегка смутился, но был чем-то так озабочен, что не обратил на них особого внимания. Он отвел меня в сторону, чтобы никто нас не слышал, открыл портфель и показал мне содержимое. Я увидел четыре тонкие пачки английских банкнот. В каждой было двадцать пять билетов по двадцать фунтов стерлингов, итого — две тысячи фунтов.

— Эти купюры привезли для меня из Парижа. — Его руки дрожали. — Думаю, вы знаете, что английские деньги весьма привлекательны. Если Гарри не захочет отказаться от этой женщины, я просто-напросто заплачу ей, чтобы она уехала. А теперь — простите меня!

Он выпрямился, защелкнул портфель и вышел из банка, не произнеся больше ни слова.

Друзья мои, известно ли вам, что ощущает человек, получивший удар под ложечку? В глазах мутится, желудок подступает к горлу, и чувствуешь себя резиновой игрушкой, на которую наступили сапогом. Именно таковы были мои ощущения. Я даже забыл заполнить чек. Я обо всем забыл. Еле добрел в отель по скользким булыжникам мостовых. Сесть за стол и писать я не мог. Примерно через полчаса, в три с четвертью, зазвонил телефон. Я догадывался, с чем мог быть связан звонок, но звонил не тот, о ком я подумал. Звонила мама Брук, мадам Джорджия Брук, которая сказала:

— Ради Бога, профессор Риго, приезжайте немедленно!

На сей раз, друзья мои, я был не только ошеломлен, я, признаюсь, по-настоящему испугался. Я уселся в свой «форд» и поехал так быстро, как только дозволяла погода, лихо, хотя и не лучшим образом, крутя руль. Когда я подкатил к дому, Борегар казался вымершим. Я окликнул хозяев в прихожей на нижнем этаже, но никто не ответил. Тогда я вошел в комнату. Мама Брук сидела, выпрямившись, на диване и героически сдерживала слезы, нервно комкая в руках мокрый платок.

— Мадам, — спросил я, — что происходит? Что происходит между вашим замечательным супругом и мадемуазель Сетон?

И она стала изливать мне свои горести, благо никого другого рядом не было.

— Я не знаю, — говорила она, по всей видимости, искренне. — Говард ничего мне не рассказывает. Гарри говорит, что все это ерунда, но тем не менее тоже ничего не объясняет. Я ничего не могу понять. Два дня назад…

Два дня назад имел место скандальный и необъяснимый случай. Близ Борегара, у большой дороги на Ле-Ман, жил крестьянин по имени Жюль Фрезнак, который поставлял им яйца и овощи. У Фрезнака было двое детей (дочь семнадцати лет и сын — шестнадцати), с которыми Фэй Сетон дружила, и вся семья Фрезнак очень ее любила. Но вот два дня назад Фэй Сетон встретилась с Жюлем Фрезнаком, который ехал на своей повозке по дороге, окаймленной высокими тополями. Фрезнак соскочил с повозки — лицо его было перекошено от ярости — и стал так орать и так ее оскорблять, что она закрыла лицо руками. Эта сцена разыгралась на глазах у Алисы, служанки мамы Брук; стояла она довольно далеко и всех слов не разобрала, но голос крестьянина, хриплый от злости, казался ей диким ревом. Когда Фэй Сетон бросилась бежать, Жюль Фрезнак схватил камень и швырнул ей вдогонку.

Хорошенькая история, а?

Вот что поведала мне мама Брук, сидя на диване и беспомощно разводя руками.

— А сейчас, — добавила она, — Говард пошел к башне, к башне Генриха Четвертого, чтобы там встретиться с бедной Фэй. Профессор Риго, вы должны нам помочь. Вы должны что-нибудь сделать.

— Но, мадам! Что же я могу сделать?

— Я не знаю, — ответила она. — Но произойдет что-то страшное. Я это чувствую.

Позже мне стало известно, что Брук вернулся из банка в три часа с полным денег портфелем и сообщил жене, что решил дать расчет Фэй Сетон и для этого условился встретиться с ней в башне в четыре часа. Потом он спросил маму Брук, где Гарри, так как хотел, чтобы тот присутствовал при их свидании. Она ответила, что Гарри наверху, в своей комнате, пишет письмо, и отец отправился туда. Сына он там не нашел, потому что тот чинил мотор в гараже, и быстро спустился вниз.

— Он выглядел таким озабоченным, даже постаревшим! — сказала мама Брук. — С трудом передвигал ноги, как больной.

Так обстояли дела, когда папа Брук вышел из дому и направился к башне.

Минут через пять Гарри вернулся из гаража и спросил, где отец. Взволнованная мама Брук ответила. С минуту поколебавшись, Гарри с неохотой направился к дверям, намереваясь тоже идти к башне Генриха Четвертого. Фэй Сетон все это время нигде не было видно.

— Профессор Риго! — стала уговаривать меня мадам Брук. — Вы тоже должны пойти туда и что-нибудь предпринять. Вы — наш единственный друг здесь; прошу вас, ступайте!

Только этого не хватало мне, старому пню! А? Кошмар! Тем не менее я отправился. Когда я закрывал за собой дверь, прогремел гром, но дождь еще не разошелся. Я побрел на север, вдоль берега реки, к каменному мосту. По нему я перешел на восточный берег. Здесь, немного выше по течению, стояла эта массивная высокая башня. Она выглядит такой заброшенной и одинокой, когда видишь ее вблизи, среди почерневших от времени, поросших травой каменных глыб — остатков древней крепости. Вход в башню — невысокая арка — расположен в ее восточной части, то есть не со стороны реки, а со стороны открытого поля и — чуть правее — буковой рощи. Когда я был уже у башни, небо совсем потемнело, а порывы ветра усилились.