Зловещее сокровище - [7]

— Екатерина Афанасьевна, Вы хоть внешность-то его описать сможете?

— Чего же ее описывать… — с некоторой опаской, но все же довольно уверенным голосом промолвила престарелая женщина, — я свой век уже прожила и бояться мне нечего.

— Не понял? — удивился оперативник, самопроизвольно вскинув кверху нахмуренные до этого брови. — Что Вы хотите этим сказать?

— Только то, — немного смутившись, но все же приняв горделивую осанку, отвечала Аникина, — тебе необходимо описание внешности того человека? Посмотри на себя в зеркало и увидишь отражение того, кто шел нынешней ночью вдоль по дороге.

— Что Вы такое «несете»?! — не выдержал полицейский такой непомерной и неожиданной наглости, одновременно с возмущенным возгласом вскакивая со своей табуретки. — Какое я могу иметь к этому отношение?

— Этого, сынок, я не знаю, — съежившись и отшатнувшись, промолвила сморщенная старушка, — ты спросил, как выглядел тот человек, — вот я честно тебе и ответила; и если даже это был и не ты, то тот парень был твоей совершеннейшей копией — только вот и всего; я сказала лишь то, что сама видела своими глазами.

— Странно? — еле слышно пробурчал молодой полицейский, начинавший основательно предполагать, что ничего другого, более дельного, в этой квартире ему разузнать не получится, и уже более громогласно провозгласил: — Спасибо, бабушка, вы очень нам помогли! Если еще что-то вспомните — более чем конкретное! — сразу же позвоните по моему телефону, обозначенному вот на этой визитке, — здесь он достал из кармана небольшую картонную карточку и протянул ее хозяйке квартиры, а в тот момент, когда она ее принимала, словно вспомнив о чем-то важном, решил еще и дополнительно уточнить: — А почему Вы, видя такое явное противоправное действие, не позвонили в полицию и не подняли тревогу?

— Легко тебе, голубок, говорить, — дребезжащим голосом проговорила старушка, — ты вон какой молодой, да не в меру сильный; а я одинокая старая женщина — разве, думаешь, мне не стало в тот момент страшно, тем более что и телефона-то у меня никакого нет? Мне уже давно больше чем девяносто лет; я до сих пор прожила без этих мобильников, и поверь, что и дальше мне они ни к чему не понадобятся — родных у меня нет, поэтому и звонить мне некому; вот и сейчас… если бы ты не зашел, то я бы не говорила ни с кем уже свыше полгода.

«Как же она в таком случае покупает продукты питания?» — у Градова хотя определенный интерес и возник, но все же он решил поберечь свое рабочее время и устремился на улицу. Там он столкнулся с участковым уполномоченным, также посланным начальником проводить опрос местных жителей; то был Шаронов Игорь Васильевич, немолодой уже человек, давно достигший сорокалетнего возраста. Раньше он работал на должности начальника отдела по борьбе с экономическими преступлениями, но у него там получилась какая-то неприятная ситуация, и руководство, единственное, что смогло для него сделать, так это сослало его дорабатывать до пенсии в это самое глубокое захолустье. Несмотря на свой возраст, выглядел он достаточно стройно, подтянуто: сказывался ставший привычкой тренинг, выработанный долговременной службой; лицо его, как и все остальное тело, было несколько худощавое, но не лишенное привлекательности, отличалось серыми глазами, огромным орлиным носом и густыми седеющими волосами, как и полагается у представителя внутренних органов, уложенными аккуратной короткой прической, зачесанной набок; одежда его составляла форменное обмундирование офицера, дослужившегося до майора. Он как раз заходил в подъезд, когда младший оперуполномоченный, находившийся в страшном смятении, и с выпученными глазами, стремглав выбегал от той одинокой и крайне странной старухи.

— Ты чего летишь словно бы угорелый? — спросил он растревоженного коллегу. — Ты, случаем, не у полоумной «ведьмы» сейчас побывал?

— Да, — утвердительно отвечал молодой человек, все еще находясь под впечатлением от недавно услышанного, и тут же, уловив нужное ему слово, счел просто необходимым просветить себя в этом вопросе более чем основательно: — А она что, действительно не в «себе»?

— Уже последние лет эдак двадцать, — усмехнулся более опытный полицейский, — у нее уже давно не осталось ни родных, ни знакомых, ни друзей, ни подруг; сама она живет как затворница, из квартиры практически не выходит; продукты же ей один раз в неделю приносит работница соцзащиты и побыстрее уходит, чтобы — не дай Бог! — не попасть под ее подозрение…

Договорить свою мысль Шаронов не успел, так как его перебил сильно озадаченный юноша, обязательно желавший узнать, что же явилось причиной такого необычного поведения выжившей из ума престарелой жительницы поселка:

— В смысле — под подозрение?

— Да в прямом, — майор вновь исказил лицо недовольной ухмылкой, — потому с ней никто и не общается, что всякого, кто с ней тем или иным способом пересекает свои пути, она обвиняет в несуществующих и, поверь, довольно неприятных вещах и проблемах. В прошлом году — ты тогда еще не работал — она даже меня, когда я пришел разбирать очередную ее надуманную кляузу, заподозрила в хищении у нее всех накопленных капиталов, которые потом благополучно нашлись в самом «дальнем» углу ее заваленной хламом комнаты, засунутыми в протухший вонючим запахом валенок, где очень основательно были завернуты в десять грязных пакетов. Эх! И неприятностей же я тогда натерпелся, пока не нашлась эта, якобы похищенная мною, пропажа! До чего тогда эта полоумная «дурочка» додумалась? Она соизволила нажаловаться на меня прямиком прокурору; написала ему письмо, типа, я ее обокрал, а там только и ждут, как бы на очередного полицейского соорудить уголовное дело — вот и «таскали» меня везде, пока мой напарник — пусть он всегда будет здоровым! — не отыскал ее денежки, заявленные, как будто бы мною похищенные. Вот так-то, «брат»… и чего ты думаешь из всего этого следует? Да только то, что не надо верить всему, о чем тебе говорят, а напротив, необходимо все тысячу раз проверить и перепроверить… так, что она тебе там «нарассказывала»?