— Ты про что? — повернулся я к мужчине
Садился он аккуратно. У Карла отсутствовала ступня. Её заменял металлический протез, непонятно, насколько длинный. Выше ступни шла штанина, которая и прятала подробности увечья.
— Вчера вся группа слышала, как вы ругались с Арчи.
— И это значит, что я злюсь? — постарался улыбнуться Карлу, но тот не повелся и смотрел чуть грустно, устало и равнодушно.
— Не знаю. Пришел спросить.
— Зачем? — заинтересовался я.
Я привык, что никто не хочет общаться. Разговоры в царстве апатии почти также редки, как солнечный свет.
— Ты часть отряда, — ответил буднично Карл, чем озадачил и удивил меня.
— Но разве отряд не страдает из-за меня? Разве я для вас всех не проблема?
— Проблема, — кивнул мужчина, от чего подступило чувство удушья и тошноты.
Я и правда проблема. Фактор, усложняющий всем жизнь.
— Я давно здесь, — вздохнул Карл, — Восемь проклятых лет, а может и больше. Если честно, то когда я говорю восемь, то это слова наугад. Понимаешь? В этом месте время течет по своим законам.
Ох как я его понимаю. Если бы специально не считал, то и сам бы давно потерялся, сколько тут нахожусь.
— Знаешь, это были на удивление бестолковые года, сколько бы их не было, — продолжил Карл.
Я не понимал, что он хочет сказать, но слушал внимательно. В месте, где все молчат, обычный разговор — ценность сама по себе.
— Я привык. Понимаешь? Привык к этому дерьму. Одна и та же бессмысленная жизнь, раз за разом. Я видел и издевательства, и травлю, и как новички убивали себя, и как они на других нападали. Всякое бывало. Это место, где люди теряют надежду, веру на что-то хорошее.
— Что ты хочешь сказать? — не удержался я. От его сентиментальности и грусти в голосе стало как-то неловко.
— То, что ты делаешь — не плохо. — заявил он, чем озадачил меня ещё больше, — Хорошо, когда кто-то даёт отпор ублюдкам. Правда, делаешь ты это отстойно, — смех у Карла, как у висельника, — Жаль, что нельзя дать лопатой по голове этому Рику и столкнуть его в канаву.
Да, я думал об этом. Но вслух сказал совсем другое.
— Это у тебя агрессия?
Агрессия это табу. Даже старший, когда я задел его, причинил боль словами, испугался и не смог меня ударить. Да и сам я не лучше. Стоит себе признаться, что мало того, что я не умею драться, я ещё боюсь стать таким, как Рик. Рабом злости. Тупым существом, которое постоянно ищет, куда слить агрессию.
— Тебя это удивляет? — спросил Карл, — Я тебе так скажу. В каждом человеке есть злость и ненависть. На мир, на судьбу, на тех, кто рядом, на тех, кто причиняет страдания.
— Я больше замечаю апатию и страх, чем агрессию.
— Они спрятаны. И это плохо.
— Чем?
Ответы мне известны но почему-то кажется, что Карл скажет что-то другое.
— Лабиринтом. Он совсем скоро. Я не знаю, когда точно, каждый раз — неожиданно.
— Я уже не в первый раз слышу про лабиринт. Что это такое?
— То, что выворачивает людей.
— От твоих слов понятнее не стало, — хмыкнул я.
— Это... — его руки задрожали, — Я не могу объяснить. Там теряешь себя. Скрытая агрессия легко выходит наружу. Люди становятся зверями....
От Карла фонило страхом, стыдом и виной. Настолько сильной концентрацией, что и я испугался. Не за себя, а за него. При сильных эмоциях легко себя потерять или мутировать, превратиться в чудовище.
— Болтаете? — в проходе появился старший.
Выглядел он напряженным и хмурым, не знающим, что говорить, но явно желающим что-то сказать.
— Как видишь, — глянул на него Карл.
— Расскажи новичку, чего будет стоит его бунтарство.
— Он в этом не виноват, Арчи, ты знаешь. Быть может он единственный делает то, что надо.
— Ты знаешь цену этого, Карл. Расскажи.
— Хорошо... — обреченно опустил он голову, а у меня внутри появилось гадкое чувство и ожидание, что я сейчас услышу что-то плохое. — Лабиринт проходит раз в три месяца. Так говорят. Но на самом деле это как решит Цер. Бывает чаще, бывает реже.
— Зависит от того, как много людей набралось, — вставил Арчи.
— Ага... — задумчиво отозвался Карл, — Ещё Цер решает, все пойдут или только новички и добровольцы. Если ты уже бывал в лабиринте, то есть шанс отказаться, но... Зависит не от тебя.
— Добровольцы? То есть в лабиринт хотят и сами попасть? — удивился я.
От слова лабиринт отдавало какой-то гнилью, поэтому я не думал, что есть добровольцы.
— Конечно, — сказал Арчи, — Хватает тех, кто хочет возвыситься.
Последнее слово прозвучало, как оскорбление.
— Что плохого в возвышение?
— Ты... не понимаешь, — тяжко вздохнул Карл, — В прошлый раз Цер заставил идти всех. В нашей группе тогда было тридцать человек. Осталось пятнадцать.
— Половина прошла дальше?
— Половина погибло, — сказал Арчи, роняя на меня погребальную плиту.
— И это нормально?! Всех посылаются... на смерть?!
— Тебе уже сказали, новичок, — холодно ответил Арчи, — Ты многого не понимаешь, но считаешь себя крутым, думаешь, что у тебя есть право идти против всех.
— Арчи, не вини его, — покачал головой Карл, — Но доля правды есть. Ты, Эрик, не знаешь, что тут к чему.
— Дело в том, — с каким-то злорадством произнес старший, — Что много рабов страха никому не нужно. Ты и сам видел, что не всегда есть работа. Поэтому когда часть умирает, то остальные облегченно выдыхают. Это значит, что следующий месяц они смогут нормально питаться.
