Злая корча. Книга 2 - [40]

Второй цикл распространения быличек отмечен в 1937 году, то есть через 11 лет после возникновения первой волны.

Летом 1937 г. во время уборочной страды на Волге, в Саратовском крае появилась легенда. Она быстро разошлась среди волжских крестьян и перекинулась в соседние области. Содержание и стремительность ее распространения насторожили местные органы НКВД, которые тут же взяли и саму легенду и тех, кто ее рассказывал, «на карандаш». В материалах НКВД рассказы крестьян получили таинственное и даже зловещее название — «Легенда о мешке с хлебом, луже крови и таинственном старике»:

В колхозе «Верный Путь» (Казачкинский район, Саратовская обл.) колхозница Байбара рассказывала: «Из села Казачка шел муж с женой по направлению в село Успенку, и на дороге среди хлебов ржи нашли мешок с хлебом. Стали они поднимать его и никак не поднимут. Тогда они вернулись домой, запрягли лошадь и поехали за найденным мешком с хлебом. Но на том месте, где раньше был мешок, сидела женщина во всем белом и вокруг нее была лужа крови. Когда эту женщину спросили, где мешок, она ответила, что мешка нет и вы его не возьмете. Этот мешок предсказывает то, что в этом году будет сильный урожай, но убирать его будет некому, потому что будет сильная война…»[193].

Такие легенды возникали в разных деревнях, но все они были очень похожи. Хлеб, кровь, толкователь, грядущая война — различались только детали:

В других вариантах легенды (всего в материалах НКВД их пять) также появлялись то огненные столбы, то чаны с кровью, то старик, который толкует виденное, то «женщина в белом» — образ смерти в народных сказах. Слухи о скорой войне в обстановке ухудшения международной ситуации удивления не вызывают. Привлекает внимание другое. Во всех вариантах легенды в центре неизменно оставался неподъемный мешок с хлебом, который вроде бы и лежит на виду посреди дороги, да взять его крестьянин не может[194].

Мешок, собственно, тоже особого удивления вызывать не должен, если мы представим, что в таких быличках отражались не только исключительно фольклорные мотивы «неподъемной сумочки» и галлюцинации, но и предупреждение «толкователя»: прямой намек на то, что урожай будет большой, но зерно брать нельзя — оно не пригодно в пищу, поэтому и будет голод и мор; еще Иисус знал, что с народом надо говорить притчами. Также возможно, что упомянутые огненные столбы (нередко появляющиеся в описаниях больных во время эпидемий эрготизма) — не всегда фантазия или галлюцинация, иногда это может быть аврора, северное сияние в непривычной для него широте, вне авроральных овалов. Подобное явление, напугавшее множество людей, наблюдалось по всей Европе через несколько месяцев (25 января 1938 г.), доходя на юге до Сицилии и Португалии, и перепуганные жители звонили в пожарные части, принимая красное сияние за огонь. Это не просто совпадение, распространение спорыньи неплохо коррелирует с солнечной активностью. Аврору порождает солнечный ветер, а 1937 год был годом солнечного максимума.

Итак, у нас есть два эпизода первоначального появления легенд о хлебе и крови. Оба эпизода зафиксированы летом во время сбора урожая. Изначально легенда появляется там, где разражается эпидемия эрготизма. Вторичное появление легенды, с упоминанием видений огненных столбов, происходит в 1937 году. Оба года были аномально влажные. В эпицентре заражения 1927 года «за июнь, июль и август по всему округу осадков выпало почти вдвое больше против нормы»[195]. В 1937 году в некоторых областях от повышенной влажности весной гнили даже сами рожки спорыньи[196]. Помимо параноидальных страхов, нарушения мышления, психозов и галлюцинаций, отравление спорыньей чревато непроизвольными абортами, что может объяснить нам образ сидящей в луже крови женщины в некоторых разновидностях легенды. С учетом запрета абортов с 1936 года и увеличением, соответственно, незаконных абортов (выполняемых с помощью все той же спорыньи), это было более актуально в 1937 году.

Значит ли это, что фоновое отравление спорыньей могло не только усилить (или даже спровоцировать) Военную тревогу, внезапно охватившую страну в 1927 году, но и добавить истерическую составляющую в массовые репрессии 1937 года? Случайно ли этот очередной год арестов и расстрелов «врагов народа» — что происходило тогда каждый год и без всякой спорыньи — резко выделился из ряда ему подобных лет и стал годом полноценного психоза, получившего впоследствии название «великого безумия», когда в каждый отдельный день стали расстреливать людей больше, чем за весь год целиком в любой другой год репрессий? Это большой отдельный вопрос, включающий серьезный дополнительный антропогенный фактор в виде деятельности академика Лысенко; здесь мы его рассматривать не будем. Но нельзя не отметить очередное совпадение — в 1937 году также произошло нашествие саранчи. 20 мая 1937 года Иран даже согласился направить своих специалистов по борьбе с этим вредителем в пограничные районы СССР в соответствии с советско-иранской конвенцией по борьбе с саранчой. К концу года была запланирована конференция советского и афганского саранчовых бюро (существовала и такая форма сотрудничества). Пора уже присмотреться к этой постоянно сопровождающей эпидемии эрготизма саранче повнимательнее.