Злая корча. Книга 1. Невидимый огонь смерти - [11]
Знаменитая же афинская чума, про которую писал Кар, или чума Фукидида — названная так по имени подробно ее описавшего греческого историка — до сих пор представляет собой любимую тему научных споров.
В 431 году до н. э. разразилась Пелопоннесская война, и неизвестно, чем закончилось бы противоборство Афин и Спарты, если бы не эпидемия невиданной ранее болезни, неожиданно возникшая в Афинах и погубившая в течение одного года около трети населения города, что в конечном итоге и привело афинян к поражению в войне. Как описывал Фукидид: «никогда еще чума не поражала так молниеносно и с такой силой и на памяти людей нигде не уносила столь много человеческих жизней»[37]. На сегодня по этой эпидемии написано уже более двухсот научных работ, каждая из которых представляет свою точку зрения на то, чем этот мор был вызван — от чумы, кори, оспы и до вируса Эбола. Одно из последних исследований было проведено в 2006 году Манолисом Папагригоракисом (Manolis Papagrigorakis) из Афинского университета. Его группа пришла к выводу, что эпидемия была вызвана тифом (у этой группы, по крайней мере, были определенные основания для таких выводов — они хотя бы нашли следы тифа, изучая ДНК с зубов захороненных). Тем не менее, эти работы не в состоянии объяснить многие из существенных симптомов, приводимых Фукидидом:
Большинство больных страдало от мучительного позыва на икоту, вызывавшего сильные судороги. Причем у одних это наблюдалось после ослабления рвоты, у других же продолжалось и позднее. Тело больного было не слишком горячим на ощупь и не бледным, но с каким-то красновато-сизым оттенком и покрывалось, как сыпью, маленькими гнойными волдырями и нарывами. Внутри же жар был настолько велик, что больные не могли вынести даже тончайших покрывал, кисейных накидок или чего-либо подобного, и им оставалось только лежать нагими, а приятнее всего было погрузиться в холодную воду. Мучимые неутолимой жаждой, больные, остававшиеся без присмотра, кидались в колодцы; сколько бы они ни пили, это не приносило облегчения. К тому же больной все время страдал от беспокойства и бессонницы. На протяжении острого периода болезни организм не слабел, но сверх ожидания сопротивлялся болезни, так что наступала смерть либо в большинстве случаев от внутреннего жара на девятый или седьмой день, когда больной был еще не совсем обессилен, либо, если организм преодолевал кризис, то болезнь переходила в брюшную полость, вызывая изъязвление кишечника и жестокий понос; чаще всего люди и погибали от слабости, вызванной этим поносом. Так недуг, очаг которого первоначально находился в голове, распространялся затем сверху донизу по всему телу. И если кто-либо выживал, то последствием перенесенной болезни было поражение конечностей: болезнь поражала даже половые органы и пальцы на руках и ногах, так что многие оставались в живых, лишившись этих частей, а иные даже слепли. Некоторые, выздоровев, совершенно теряли память и не узнавали ни самих себя, ни своих родных[38].
Сильный внутренний жар при не слишком горячем теле, язвочки, невозможность успокоиться, бессонница, судороги, отпадение членов, отупение с потерей памяти. Все это уже явно намекает на эрготизм. Даже прыжки в колодцы, хорошо известные по эпидемиям тарантизма и плясок св. Витта, когда измученные жертвы пытались таким образом погасить сжигающий их «невидимый огонь», тоже описаны Фукидидом. Поэтому теория отравления спорыньей была озвучена уже давно. Коберт (Kobert) в 1889 году придерживался версии синергизма заболеваний и пытался показать, что эпидемия в Афинах могла быть вызвана оспой, поразившей страдающее от скрытого эрготизма население. В поддержку своего взгляда Коберт ссылался на российские источники, показывающие, что случайные инфекции тифа, пневмонии, и пр. могут заставить скрытый эрготизм развиться в гангрену. Коберт предполагал, что афиняне питались зараженным спорыньей зерном, импортированным с территорий, которые в его время являлись Южной Россией, а зерно спартанцев не было эрготизированным. Теория спорыньи, как виновницы афинской чумы, была поддержана в 1957 году в работе Салвея и Делла[39].
Фукидид, подробно рассказывая об эпидемии, заметил: «опишу ее проявления, чтобы, исходя из этого, в случае если она снова возникнет, ее можно было бы распознать». Но он недооценил энтузиазм потомков. Выискивание различных болезней, подходящих на роль афинской чумы превратилось в своеобразный научный марафон, каждый исследователь стремился найти собственное решение. Выдвинуты были версии уже не менее 29 различных болезней. И мало кого смущало, что непосредственно чумой эта болезнь не была, поскольку, кроме других значительных несовпадений в описании, погибали также и собаки, менее склонные к этому заболеванию, что от кори, например, не отваливаются половые члены и руки с ногами, а от тифа в колодцы не прыгают. Был ли Корбет прав, предполагая синергизм заболеваний?
