Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы - [98]
Бальдер поднимает голову. В глаза ему бросается лицо механика: глаза смотрят из-под воспаленных век с любопытством и жалостью. Зулема уже стоит перед зеркалом, пинцетом выдергивает волосинки из бровей, но в зеркало наблюдает за ним. Бальдер понимает, что должен сказать решающее слово. Он встает, перенося на ноги все свои семьдесят килограммов, и застывает у голубой кровати, как бы изготовившись к прыжку. Зулема резко оборачивается:
— Почему вы не бреетесь, Бальдер? Ужасно некрасиво. И вы плакали. Ах, любовь, любовь!.. Знаете, Бальдер… знаешь, Альберто, из-за Родольфо в уборной у Хульеты подрались две балерины! Даже Дора дель Гранде без ума от этого парня. Понимаешь?
Бальдер погружен в раздумье. А что тут раздумывать? Он давно все решил. Будь что будет, он пойдет. И он неторопливо сообщает о своем решении:
— Зулема… Альберто… Вы очень добры ко мне. Вы едете сейчас в Тигре, верно? Тогда окажите мне услугу: зайдите к сеньоре Лоайсе и скажите ей, что я прошу принять меня завтра в четыре часа…
Зулема поспешно перебивает его:
— Вы знаете, Бальдер, завтра я тоже там буду… Ваше положение будет не таким затруднительным.
— Да, Зулема, мне с вами будет легче.
Та подходит к нему с улыбкой и протягивает руку. На Бальдера веет ароматом духов. Зулема восклицает:
— Так-то лучше, Бальдер. Надо быть мужчиной. Мужчина ради любви сделает все.
Механик снимает с вешалки пиджак. Сует руки в рукава, потом надевает шляпу, Зулема подходит к нему и поправляет ему галстук.
— Какой ты некрасивый, мой старичок… Какой ты некрасивый!
Бальдер смотрит на Альберто и спрашивает:
— Вы зайдете к сеньоре Лоайсе?
— Конечно, Бальдер… как же иначе…
Зулема хватается за часы:
— Альберто… три часа… репетиция. Пошли! Какое безобразие! С этими мужчинами голову потеряешь. Убить бы вас всех!
В коридоре, где им приходится идти гуськом, Бальдер еще раз напоминает:
— Альберто… ради бога, не забудьте зайти к сеньоре…
Альберто, улыбаясь, оборачивается, щеки его покраснели до самых скул:
— Не забуду, не беспокойтесь… Хотите передать что-нибудь Ирене — вдруг я ее увижу?
— Да… Скажите ей, что я ее люблю и приду завтра в четыре. А! И передайте ей это письмо, которое я написал вчера вечером.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Колдовской обряд
Получилось так, что в тот самый момент он увидел над черным катафалком-пианино портрет подполковника. Ирене смотрит на него удивленно. Бальдер невольно представил себе отца Ирене в парадном мундире, выступающим на праздничном вечере. Как и все подполковники, он говорил бы о «священной аргентинской семье». За этим видением последовал издевательский вопрос: что бы сказала сеньора Лоайса, если бы сейчас вошла в гостиную и увидела белую каплю на паркете?
Озадаченная Ирене смотрит на Бальдера — не повредился ли он в уме? А Эстанислао продолжает хохотать так громко, что его наверняка слышно на кухне. Девушка хмурится и спрашивает:
— Что с тобой, Бальдер?
— Я смеюсь над нелепостью и безнравственностью наших ухищрений… прости… Я подумал, каково было бы притворное негодование твоей матери, если бы она сейчас нас застала.
Ирене недоумевает. И устраивается в уголке дивана. Эстанислао кладет голову ей на колени. Девушка несколько мгновений задумчиво смотрит на него, потом, обхватив его голову руками, склоняется над ним и спрашивает:
— Почему ты так поступаешь, милый? Разве ты не понимаешь, что мне обидно?
Бальдер краснеет — он раскаивается, что ни за что ни про что обидел девушку. Понимает, что надо объясниться, поднимает голову и растроганно говорит искренним тоном, который хорошо знаком Ирене:
— Я прошу тебя, будь искренна сама с собой. Ты считаешь в порядке вещей, что мы, любя друг друга, вынуждены прибегать вот к таким ухищрениям из-за глупого упрямства твоей мамочки, которая прекрасно понимает, чем мы тут занимаемся. Не честнее ли было бы, если бы мы встречались в другом месте и ты бы стала моей, как всякая нормальная женщина, которая любит мужчину?
— Потерпи, милый! Я сама хочу этого. Поверь мне. Это будет самый счастливый день в моей жизни.
Пока Ирене говорит, Бальдер разглядывает ее синюю плиссированную юбку, красный свитер, бледный овал ее лица с пылающими щеками, от которых она нервным движением откидывает густые пряди волос. Он думает: «И это та самая девушка, которую еще недавно мне разрешалось видеть только на улице? А теперь я у нее в доме. Каких чудес не бывает в жизни!»
— Девочка, я тебе верю, но согласись со мной, что в этом ожидании есть что-то решительно безнравственное. Я хочу быть сильным и упрекаю себя в слабости. Когда я рядом с тобой, я борюсь со своим желанием, сдерживаю себя; но как желанию не возникнуть, когда мы часами вместе, почти наедине, когда рядом со мной женщина, которую я люблю? Ради бога, не сердись, девочка… Только поверь: то, что мы не отдаемся друг другу до конца, глубоко безнравственно.
Ирене внимательно его слушает.
В тишине она ловит каждое его слово. На переносице ее пролегла тройная складка, брови пошли вразлет. Ее неподвижные лучистые глаза фильтруют истину, содержащуюся в речах мужчины. Бальдер гладит ее пылающие щеки, черные завитки на лбу, на висках и продолжает:
