– Как? Вас не могут призвать в армию, вы же каторжанка, значит, поражены в правах…
– Как, как… Как в школу, так и на войну, – проворчала женщина. – Думаешь, каторжан вот так просто берут на работу в школу? Друзья юности помогли. Не все бывшие наши окончательно скурвились. А может, им передо мной стыдно, что женщина, а не отступила, в отличие от них, не знаю.
– Ариадна Игоревна, почему? – рискнула спросить она. – Вы же должны ненавидеть нашу страну!
Учительница криво улыбнулась:
– Видимо, совсем русской стала. Знаешь же, как у нас, русских: и материмся, и хаем родину, причем за дело, и получаем от нее по полной, вплоть до пожизненного – но если кто-то нападет…
Лицо женщины закаменело.
– Голыми руками порвем, – пообещала она. – И ты, Зита, такая же. Русская дура. Начальство презираешь, южную диаспору терпеть не можешь, но придет время – возьмешь штурмовую винтовку и отдашь за родину жизнь, как и все твои дебилы-спартаковцы…
Она вдруг порывисто подшагнула и уткнулась лицом в грудь Зиты.
– Господи, что я несу? – прошептала женщина. – Оскорбляю тебя при каждой встрече! Я же знаю, как тебе дороги твои мальчики, знаю – и не могу сдержаться! Как ты меня терпишь?! Сколько у тебя в сердце любви, что хватает даже на полоумную каторжанку?! Мужчины от тебя наверняка без ума… не теряй времени, слышишь? Ты южанка, в двадцать располнеешь, в тридцать на тебя и не посмотрят! Ну, хоть своего майора успела соблазнить?
– Не смогла, – призналась Зита.
– Какие же вы дураки, оба…
Зита грустно кивнула, хотя четко понимала, что дура – она одна. Майор Каллистратов пришел к ней перед возвращением в часть. Позвонил, она открыла, и майор встал на пороге, взъерошенный и неуверенный.
– Все же пришел! – чуть не сошла с ума она тогда и повисла у мужчины на шее – и тем самым совершила непростительную ошибку.
Ну дура она. Такой гордый мужчина никогда не признается даже себе, что поддался на женские чары, а она ему прямым текстом – «все же пришел»! Как она заталкивала его в спальню, отдельная и очень смешная – если смотреть со стороны – история. Но майор уперся и не сдвинулся с места. Что он себе напридумывал в оправдание, кто знает? Что она малолетка? Что не мылся с позавчерашнего? Что носки дырявые? Кто поймет этих мужчин? В спальню он так и не вошел, хотя она выскочила к нему в одной ночной рубашке и как повисла в объятьях, так и не вылезала из них до его ухода. Железная воля, чтоб ее.
Перед уходом майор Каллистратов сообщил ряд имен. Пояснил, что они – возможные будущие лидеры страны. Преемники. Приказал выручать их даже ценой жизни.
– Я бы тебя в списке поставил первой, – серьезно сказал майор. – Но ты – женщина, а женщин в нашей стране наверх не пускают. Так что – береги лидеров. Они – наша надежда, не единственная, но главная. Поняла?
Себя он в списке не упомянул. И не требовалось – Зита давно и безоговорочно внесла его туда сама. Перед уходом майор пообещал ей остаться живым – ну хоть что-то. Она проводила его на вокзал, и поезд унес офицера на войну, как унес перед этим всех ее мужчин. Как унес затем и Ариадну Иосифовну.
В июне ее скрутило прямо в перевязочной госпиталя. Снова тряслась земля, и женщина-капитан зло и громко приказывала каким-то курицам убираться немедленно. Потом женщина обернулась, и привычная усмешка появилась на ее сухих губах.
– Вот так мы погибаем, Зита, – сквозь грохот разрывов внятно сказала она.
– Не умирай, Ариа! – закричала тогда она.
– Да я-то не против, но как? – снова усмехнулась она. – Уж очень неудачно мы расположились. Противник как на ладони, корректируй огонь с любой степенью точности, а скрытых отходов нет. Сейчас перемолотят группу прикрытия и возьмутся за нас. И в плен сдаваться нельзя. Запомни, девочка – на этой войне «белых колготок» в плен не берут, и лучше не попадаться! Ты же полезешь, я знаю! Так получилось, что женщины верны присяге более, чем мужчины, так получилось. Ненавидят нас и с той стороны фронта, и с этой. Не попадай в плен, девочка – горько пожалеешь! Так что…
Женщина-офицер подхватила плоский десантный автомат. Проверила нож, в разгрузке гранаты и усмехнулась на прощание:
– Помощницы у меня, понимаешь ли. Стажерки. Если меня пристрелят, могут решить, что я тут одна корректировщица, их искать не станут. Пусть уползают, у них вся юность впереди. Не забывай, Зита, последнюю из «соколов революции»! Просто не забывай, очень тебя прошу, больше ничего в этой жизни мне не нужно!
Торопливый треск автомата за блиндажом, злая мужская ругань, дикий крик зарезанного – и мощный взрыв. Всё.
– Я тебя никогда не забуду, Ариа! – глотая слезы, пообещала Зита. – До самой смерти!
Через неделю на аллее славы появилась еще одна фотография – лицо очень худой женщины с мудрыми и холодными глазами. На следующий день в дивизию народного ополчения объявили очередной призыв, и Зита во главе роты спартаковцев ушла на фронт. На южное направление, в самое пекло окружений.
Конец первой части
