Зинин - [67]

Надо сказать, что Николай Николаевич, поселившись в Петербурге, почти не выезжал из города, если не считать командировок и не принимать во внимание выезда на дачу: и то и другое так или иначе было связано со службой, с занятиями.

За эти два десятилетия происходили изменения в деревне, крупнели города, появились пароходы на Волге, вслед за Петербург-Московской железной дорогой открылось движение по Петербург-Варшавской, Московско-Ярославской, Московско-Рязанской, Московско-Нижегородской линиям. Все это петербуржцам было известно из газет, из журналов, а больше по слухам и россказням досужих людей. Ссылаясь на привычку химика, Николай Николаевич считал необходимым «всякую штуку пощупать, понюхать, полизать», чтобы иметь о ней истинное представление. И когда герцог обратился к нему с просьбой отправиться с ним на Урал, Николай Николаевич, не долго думая, согласился.

— Отдыхают же люди, — сказал он жене, объявляя о полученном приглашении, — могу и я, наконец, взять себе месяц на отдых да, кстати, и посмотреть самому на Россию-матушку!

Путешествие началось в середине мая, после обеда в московском ресторане Дюзо, в отдельном вагоне Московско-Нижегородской железной дороги. Герцога сопровождал генерал-адъютант Константин Григорьевич Ребиндер, исполнявший обязанности не то гувернера при нем, не то надзирателя. Он долго служил в Англии и усвоил от общения с англичанами уживчивость, выдержанность, хорошие манеры. В отношении герцога он иногда переходил на строгий тон воспитателя, поучая, что тому должно делать и что не должно. Но для остальных участников экскурсии он оставался приятным собеседником, много, охотно и интересно рассказывавшим об Англии.

Участвовали в поездке, кроме Зинина, высокий специалист по минералогии академик Николай Иванович Кокшаров, толстый, добродушный человек, никогда ни о ком не отзывавшийся дурно, и доктор Николай Андреевич Белоголовый, ученик Глебова по Московскому университету, оставивший нам воспоминания об этой поездке на Урал, писатель с зорким умом и хорошим вкусом.

Рассказывая о своих спутниках, Белоголовый пишет:

«Академик Зинин, бесспорно, самое рельефное лицо в нашей свите, личность весьма даровитая, с колоссальными познаниями и памятью, перед которыми меркнут небольшие недостатки, наложенные на него частью годами и болезнью, частью общим складом русской жизни. Живой, как ртуть, нервный, как самая нервная женщина, рьяный до споров, в которых громит противника блестящею речью и громадным знанием, — это, повторяю, был бриллиант в нашей свите. Его ярая ненависть к немцам и филиппики против курения табаку — вот два конька, которых беспрестанно мы оседлывали, чтобы сражаться с ним во время путешествия».

Путешествие, собственно, началось на пароходе из Нижнего Новгорода, куда поезд шел одну ночь. День выдался чудесный, никто не уходил с палубы.

Пассажиров почти не было. Зинин и Белоголовый заняли всю большую каюту первого класса, а остальные расположились по отдельным каютам.

«В этот первый день, — продолжает свой рассказ Белоголовый, — Зинин решительно ослепил меня своими разнообразными познаниями; не было предмета, о котором заходила речь, где бы он не был как дома: химия, минералогия, ботаника, геология, астрономия, физиология и пр. — со всем этим он был знаком, казалось, фундаментально; при этом живость характера, страстность и блеск речи, наконец, изумительная память — он, например, как двенадцатилетний гимназист старого времени, в состоянии был, не запнувшись, перечислить все города какой-нибудь губернии, цитировать целые страницы Хераскова, Шиллера в переводе Жуковского и пр. — произвели на меня глубокое впечатление. Я положительно не встречал до сих пор в такой мере даровитого человека».

Остальные спутники Белоголового уже были знакомы с необыкновенностями в личности Николая Николаевича и как будто находили их естественными, не вызывающими удивления.

Белоголовый поделился своими впечатлениями о новом знакомом с Кокшаровым. Добродушный толстяк спокойно подтвердил:

— Да, Николай Николаевич как ходячая энциклопедия. Мне случилось однажды до начала заседания в Академии наук разговаривать с академиком Михаилом Васильевичем Остроградским, как вдруг подошел к нам Николай Николаевич и, взглянув на мемуар, который был в руках нашего знаменитого математика, произнес о нем короткое суждение… Я помню, с каким удивлением обратился тогда ко мне Остроградский и сказал:

— Посмотрите, пожалуйста, несколькими словами он охарактеризовал всю суть одной из труднейших задач математики!

Кокшаров не знал, вероятно, как и Белоголовый, что, и прославившись как химик, Николай Николаевич продолжал вместо отдыха наслаждаться чтением математических сочинений и был в курсе всех математических проблем, занимавших мировую науку.

Этой привязанности своей Николай Николаевич не изменил до конца жизни. Он внушил ее своему младшему сыну Николаю Николаевичу, который и стал впоследствии профессором математики.

Зинин полностью владел искусством привязывать людей к научным занятиям и пробуждать в них интерес к той или иной области знаний. В противоположность ему Николай Иванович Кокшаров, великолепный знаток своего дела, напрасно пытался в пути прочесть лекцию о кристаллографии своим спутникам. Признаваясь, что никто ничего не понял в делении кристаллов на системы, Белоголовый до полуночи в то же время вел разговор с Зининым о геологических периодах, а герцог еще занимался с Зининым физиологией.