«Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой» - [45]

— Разве так надо было? Я думала бобра с ослом…

— Тома, я вас умоляю, перестаньте этих детских глупостей. Не смешно и заезжено. Я считаю задание выполненным. Кто скажет, о чем сказка ангела?

Сразу несколько девчонок выкрикнули:

— О любви и предательстве.

— А в категориях добра и зла? Кто сформулирует?

Подала голос Глафира:

— Не делай добра, не получишь зла.

— В основе правильно, но абсолютно некорректно, — отбрил дядя Люсик. — Как то же самое, но по-другому, а? В другой плоскости?

— Добро наказуемо, — вкинула Аглая.

— Наказанное добро поощряемо, — добавила Феодора.

— Все к лучшему, — обобщила Карина.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — уточнила Зарина.

— Все относительно, — внес я свою лепту.

— Добро должно быть с кулаками, — не к месту вставил кто-то из мелких.

Мелкими я величаю всех, кто хоть чуточку младше меня. Как москвичи говорят «Понаехали» любому, прибывшему в столицу на минуту позже.

— Воспринимаемое добром не всегда добро, — красиво выправила первую мысль Глафира, вырулив в подсказанном направлении, — а казавшееся злом иногда благо.

— Нельзя поддаваться желаниям, вблизи кажущимся добром, которые издали есть зло, — добавила очередная едва перевалившая тринадцатилетие козявка.

— Достаточно, — прекратил прения папринций, так и не высказав собственной версии.

Его мысли были где-то далеко. Он встал.

— Вы хорошо поработали. Главное, чем мы сегодня занимались — учились думать. Кто насколько и в правильном ли направлении, покажет время. Все свободны. Двадцать минут личного времени и отбой.

Шевельнулось неприятное предчувствие. Никакой угрозы в приглашении папринция не было, но…

Вот именно. Но.

Странно оглянувшись, словно избегая слежки, дядя Люсик ввел меня в свой кабинет и плотно прикрыл дверь. Сам сел к столу, похожему на письменный. Я остался стоять, как на расстреле.

— Скажи мне одну вещь, Чапа, только честно. Ты мальчик?

Глава 10

Я поперхнулся. Вперил взгляд в пол. Голова опустилась так, что дальше только треск шейных позвонков и свободное падение.

— Не хочешь, не отвечай, — обычным ровным тоном сказал дядя Люсик. — Будем считать, что разговора не было. Забудем. Но на всякий случай: будь осторожнее. Вокруг тебя творятся непонятные вещи. Иди.

Ощущение, что намочили и как тряпку выжали путем выворачивания. Словно развинченный, один нетвердый шаг за подгибающимся другим, я приближался к шумящему развлекающемуся бассейну, не в силах собраться с мыслями. Их сдуло. Свободное место заполонили страх, отчаяние и тупая надежда на чудо. Ужасный коктейль.

Когда же взгляд обрел осмысленность…

В бассейне… пардон, купальне, расположенной под открытым небом снаружи помывочной, царило безмятежное веселье. Рядом попирали животами травку несколько учениц. Щебетали о чем-то, многоголосо смеялись. Только что вылезшие из воды, сверкали подсыхающими каплями на коже. Таяли в сладкой неге ничегонеделания мокрые тельца, не знающие купальников, которых еще не придумали. Ударило током: одной из них была Тома.

Взгляд, дернулся, заметался. Провалиться и исчезнуть я не мог, резко сменить направление или ускориться значило привлечь лишнее внимание. Но я его уже привлек. Вздрогнув, Тома застыла, обратившись античной статуей, еще не водруженной на постамент, а только откопанной и лежащей рядом. Белая кожа покрылась предательскими пупырышками. Потом последовал глубокий вздох, мокрая красивая головка отвернулась к приятельницам… и щебет продолжился.

Ладонь отерла со лба холодный пот. Я прошествовал к расположившейся отдельно одетой Феодоре, спокойно наблюдавшей за купающимися и загорающими. Или не совсем спокойно. Она разглядывала их со жгучим чувством, которое оказалось банальной завистью. Потому что, опустившись напротив, спиной к отдыхающим, услышал:

— Тоже такие дни? Понимаю. И хочется, и колется. Ух, как хочется, правда?

Лицо Феодоры перекосило одновременно ненавистью к обстоятельствам и жалостью к себе. Щупленькая, хрупкая, она сидела на траве, обхватив колени, и медленно раскачивалась взад-вперед. При практически неподвижном взгляде вдаль зрелище было завораживающим и немного пугающим.

— Но ты счастливее, — продолжила девочка, опустив глазки и снова резко бросая их на купальню. — У тебя пройдет. Мне вообще нельзя.

— Купаться? — уточнил я, как выяснилось, не зря.

— И загорать тоже. Проблемы с кожей. Моюсь одна, при всех не раздеваюсь. Обидно.

Тоже мне, проблема. Я здесь мечтаю о подобной. А вообще, мне бы твои проблемы.

— Это тебе местная врачиха… врачевательница сказала? — поддержал я готовый угаснуть разговор.

— Нет, — грустно сообщила девочка. — Еще дома. Мама строго-настрого запретила снимать одежду перед кем бы то ни было. — Ее руки машинально затянули потуже горловину рубахи, чтоб ни один взгляд не проник внутрь, когда она наклоняется. — Даже перед местными мастерами телознания. Все вопросы адресовать ей. Они так и сделали. Выяснили, что посторонним болезнь не передается, и оставили в покое.

Нога немного затекла. Вынув ее из-под себя, я подложил другую, затылок держа строго перпендикулярно к плоскости веселого бассейна. Феодору можно удалять из списка подозреваемых, если она не великая актриса. Нельзя так хорошо сыграть невозмутимость и равнодушие к моей скромной персоне.