Зимняя и летняя форма надежды - [2]
Довод был убийственный. У меня были большие проблемы с мелкой моторикой, которые состояли в том, что я и моя мелкая моторика существовали отдельно друг от друга. Я ее не контролировала, я за ней наблюдала. Со смесью ужаса и любопытства. Однако даже моя бабушка не могла донести эту информацию до воспитательниц.
— Мне не с кем играть в шахматы, — обратилась я к дедушке, — и нас заставляют спать днем.
— Аргумент, — согласился дедушка. Идея того, что кто-то спит днем, была глубоко чужда его протестантскому сознанию, а всю горечь отсутствия шахматного партнера он испытал на себе.
— Хорошо, — сказала бабушка, — что ты предлагаешь?
— Отдайте меня в школу! — выпалила я.
— Однако должен заметить, что в школе игра в шахматы тоже не является основным занятием, — вмешался дедушка, — хотя спать днем тебя заставлять не будут.
— Кроме того, ты должна учесть, что там будут уроки труда, — добавила бабушка, — хотя, наверное, не чаще раза в неделю.
— Все равно это гораздо лучше.
— Ладно, — резюмировала бабушка, — но потом не жалуйся.
Скоро мы столкнулись с новой проблемой. Вернее, со многими новыми проблемами. Однако только одна из них волновала мою бабушку. Опытным путем выяснилось, что я постоянно теряю ключи. Не помогало ничего: ключ пропадал с веревочки, которую я носила на шее, из портфеля и кармана. В среднем я теряла по ключу в неделю. Но это было полбеды. Даже если мне каким-то образом удавалось сохранить ключ, открыть дверь я все равно не могла. Не чаще двух раз в неделю я оказывалась дома вовремя.
— С этим надо что-то делать, — сказала бабушка.
— Но что? — спросил дедушка, — менять замок? Вживлять в нее ключ?
И тут бабушку осенило:
— Пусть она сразу после школы приходит ко мне на работу. Обедает, делает уроки, читает. Возвращаться домой будем вместе.
— Ты уверена, что это хороший вариант? — усомнился дедушка. Сомнения его были связаны с тем, где и кем работала моя бабушка. Она была дерматологом, который заодно исполнял обязанности гинеколога и венеролога, в районной студенческой поликлинике.
— Это не хороший вариант, это единственный вариант, — отрезала бабушка.
На следующий день сразу после школы я пришла в поликлинику, и мы с бабушкой отправились на планерку. На планерке я была представлена всем членам коллектива. Члены коллектива отнеслись к ситуации с пониманием. «Будет приставать с математикой — гоните в шею», — завершила процедуру знакомства бабушка.
По статусу бабушке полагалась медсестра. В реальности медсестра присутствовала только тогда, когда бабушка работала гинекологом. Это случалось два раза в неделю. Поэтому обычно я занимала стол медсестры, доставала учебники и делала уроки. Бабушка, сидя за столом напротив, вела прием. К концу месяца я без труда диагностировала чесотку (с ней обычно приходили студенты) и все возможные виды лишая — им почему-то страдали в основном старушки и мужчины средних лет. Кроме того, я знала, как выглядят шанкры на разных частях человеческого тела. Это знание было получено жульническим путем. В таких случаях бабушка обычно отправляла меня за ширму, которая должна была уберечь мою детскую невинность. Но ширма, как и вся обстановка в поликлинике, была очень ветхой.
Когда мне надоедал прием, я отправлялась гулять по поликлинике. Лицо советской медицины было ужасным, однако тылы были вполне ничего. По крайней мере, если вам исполнилось шесть и вы внучка одного из врачей.
Свой обход я начинала с регистратуры. В регистратуре всегда было солнечно и пахло клеем. Комнату перегораживали стеллажи, наполненные карточками. Регистраторши Софья Николаевна и Мария Сергеевна в свободное от работы (то есть от хамства стоящим в очереди гражданам) время наклеивали на детские карточки картинки, которые они вырезали из старых открыток. К этому делу они относились трепетно — долго обсуждали, что вырезать и как скомбинировать. Я садилась рядом и помогала им советом. Иногда, когда они не могли решить, как украсить ту или иную карточку, они пролистывали ее. «Нет, — вздыхала Софья Николаевна, — у этой до родов был аборт. Не будем наклеивать ей белочку. Пусть будут эти цветочки — поскромнее. А то...». Я интересовалась новыми словами, особенно теми, что объясняли, почему кого-то лишили белочки, сравниться с которой не могли никакие цветочки. И, так как регистраторши отказывались давать разъяснения, я отправлялась в подвал.
В подвале было три комнаты — одна интереснее другой. Первая совмещала функции склада и свалки. Она была загромождена самыми разнообразными чудесными вещами. Там были старое гинекологическое кресло, кушетки, учебные пособия, какие-то плакаты, коробки с железными шприцами и банками, ширмы и медицинские халаты. Старые железные шприцы и гинекологическое кресло я использовала для игры в космический корабль, учебные пособия пролистывала, разглядывая картинки и разыскивая определения новых слов, по кушеткам прыгала. Иногда я проводила в этой комнате целый день. Как любой ребенок, я не ощущала течения времени — у меня не было впереди вечности, потому что я уже была в ней.
Если мне надоедало играть одной, я шла в соседнюю комнату. Соседняя комната принадлежала медсестрам. Помимо прочих забот на хрупких плечах медсестер лежала обязанность украшать неказистый быт поликлиники плакатами. Причем плакатами познавательными. Комната представляла собой творческую лабораторию, где медсестры Танечка и Светочка трудились на благо поликлиники и просвещения граждан. Танечка рисовала, Светочка сочиняла подписи. Я благоговела перед их талантами — они могли все: нарисовать курицу, которая моет руки, вредную бациллу, плачущего ребенка и старичка с флюсом, воспаленную руку и легкие, изъеденные чем-то страшным. Иногда у них случался творческий ступор, и тогда надо было сидеть тихо и не мешать. Девушки закуривали и яростно критиковали друг друга или пытались подобрать рифму к какому-нибудь слову.
Сборник рассказов «Снегири» – это книга о счастливом детстве. Вспоминая конец двадцатого века в сибирском городе, прозаик Дарья Димке воссоздает мир ребенка, в котором мировая культура переплетается с трагедиями большой истории, семейные традиции дают ощущение устойчивости бытия, а столкновение со смертью усиливает любовь.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.