Зимний дождь - [33]

— Надо погоду обмыть, — подмигнул мне киномеханик. — Чтобы ноги были сухими, промочим горлышко.

Он содрал с бутылки белую головку, налил в кружку и придвинул мне.

— Пей, не робей, пьет даже воробей.

— Я не могу, рабочий день ведь. Да и с какой стати? — отказался я.

— Ха, работник, — осклабился Сергей. — Вы слышите, Авдей Авдеевич? Вы, председатель Совета — нуль без палочки, а он работник…

Председатель никак не показал своего отношения к сказанному, и Максаев опять подвинул кружку.

— Пей, не ломайся.

Я молча встал и направился к выходу.

— Во, культура! — крикнул вслед киномеханик. — Требует. Наша компания ему не подходит…

7  с е н т я б р я.

Чем же мне все-таки заниматься? Одно дело — не время, на другое — нет средств, третье просто не под силу нашему клубу. Зачем же я тогда тут и за что мне платят деньги? Уж не за то ли, что стал я штатным писарем у старух? Иной раз еще дома, завтракаю, а какая-нибудь бабка лезет на крыльцо и просит написать в собес «в счет пензии», или жалобу в прокуратуру о том, что чью-то внучку обозвали нехорошим словом, а что внучка ее не какая-нибудь ветренка, вот и справка есть от врача.

Почерк мой районному прокурору, наверное, даже по ночам снится, в неделю раз, а то и два пишу я обливцам всякие бумаги. О перебоях с солью, о сбежавшем зяте — обо всем оповещают они прокурора. Не знаю почему, но в станице нашей самым главным человеком считают прокурора.

Что бы я делал, не будь этих жалоб?! Правда, библиотекарша, Наталья Васильевна, успокаивает меня все время, что работы хватит.

— Скоро перепись скота у граждан, а там выборы, весной на заем надо будет ходить подписывать, — перечисляет она, недоуменно заглядывая мне в глаза. — Не-ет, сложа руки не посидишь. Сколько завклубами при мне перебывало, и еще никто не жаловался, что нечего делать…»

Все это писал я сам. В пятьдесят пятом году, когда работал здесь в Обливе заведующим клубом. Общую тетрадь, девяносто шесть страниц исписал за десять месяцев. Значит, было все-таки свободное время!

Я даже не предполагал, что тетрадь эта еще существует, но утром наткнулся на нее.

Еще до рассвета, продрогнув на примётке, я отыскал в сарае молоток, щипцы и отбил вторую наружную дверь. Из горницы дохнуло холодом и горьковатой пылью. Комната оказалась совершенно пустой, лишь в углу стоял мучной ларь. Не знаю, почему он называется мучным, во всяком случае, не могу вспомнить, чтобы когда-то хранилась в нем мука. Может, еще давно, до моего рождения. В войну, замешивая слащавые коричневые желудошники, мать нередко вздыхала:

— Мучицы бы хоть горстку. До войны-то в этом ларе сеянка была. Бела-а-я сеянка, как солнце! — И тут же спохватывалась: — Ну да ничего, брюхо не зеркало.

В последние годы, наведываясь к матери в отпуск, я видел в ларе старую обувь, всякие тряпки. Хлеба теперь было у нее много, и она держала муку в сорокаведерной металлической кадке, занимающей добрую половину кладовки. А в ларь — чего там войдет, каких-нибудь пуда три.

Теперь же в нем были сложены мои старые учебники, сборники песен и пьес, а на самом дне увидел я свой дневник. Не спеша перелистал пожелтевшие страницы — все-таки любопытно через девять лет встретиться с собой восемнадцатилетним.

«16  о к т я б р я.

Создал драмкружок. Долго не удавалось это сделать — понравится пьеса, а в ней — то слишком много действующих лиц, то декорации сложные. С отчаяния засел писать сам. Писал и сразу прикидывал, кто кого будет играть. Пьеса называется «На заре». Действующие лица — наши обливцы, даже фамилии их не стал менять.

В мае девятнадцатого года в станицу ворвались белогвардейцы, арестовали почти всех коммунистов и комсомольцев и заперли их в амбар, собираясь расстрелять. Часовым у амбара поставили нашего обливца, урядника Прокофия Зубреева, пришедшего с белыми. Среди арестованных был Назар Каменнов, парнишка-чоновец, с которым тайно встречалась Настя Зубреева, дочь урядника. Узнав об аресте любимого, девушка вечером прибежала к амбарам и, изображая великую радость от встречи с отцом, кинулась к нему, обвила шею руками, да так и не расцепила, пока Прокофий не рухнул на землю. Красные той же ночью связались с отрядом Миронова, что стоял на хуторе Отрадном, неподалеку от Обливской. На заре красногвардейцы выбили белых из станицы. В бою на рассвете погибла Настя Зубреева. Схоронили ее возле церкви за белой каменной оградой… Об этом я и написал. Сегодня читали, пьеса всем понравилась. Кирилл Завьялов расчувствовался, даже обнял меня:

— Молодец, Гена, все точь-в-точь…

Но через минуту, когда стали распределять роли, он же чуть не кинулся на меня с кулаками. Как самому старшему я предложил ему играть Прокофия.

— Ты ш-што, смеешься? — затрясся в гневе Кирилл. — Я, красный партизан, буду эту сволоту изображать? За этим Прошкой я по степям гонял, из-за него руки лишился, а ты меня в его личину…

Никакие уговоры не помогли. На другие роли исполнителей подобрали быстро. Назара будет играть его же сын Сашка Каменнов, Настю — Нюська Варламова, нашлись и для остальных ролей исполнители. Правда, не решено еще, кто будет играть красноармейца. Эта роль без слов, а молчать на сцене никому не захотелось. Кто-то в шутку предложил пригласить Паку Громова, мол, все равно он немой. А вообще это идея — самодеятельность он любит.