.
Даже по прошествии стольких циклов от истоков бытия ее пустые глазницы все еще кровоточили. Она взвешивала то, что разум отказывался понимать, иначе знание это погубило бы его.
— Я — твоя карма, — повторила фигура.
Фемида.
«Вот она, последняя голова Гидры», — подумал Немой.
— Я слышу твои мысли, — говорит Фемида.
Купаясь в фиолетовом сиянии, она приближается неспешной походкой и Немой осознает тщетность своих стараний.
Фемида протянула открытую ладонь, на которой лежал, чудом сохранившийся, малюсенький закопченный осколок экрана. Немой зачарованно глядел, как эльф скользит через поляну и, приоткрывая дверцу, исчезает в уютном домике. Наступает ночь…
Которая становиться всеобъемлющей. Как захлопнувшаяся крышка.
— Покой, — произносит Немой в месте, где все что звучит — истинно.
Солнце несмело пробивается сквозь плотную завесу облаков, верный признак скорого начала долгого сезона дождей, начала нового цикла, и может — новой истории, и его лучи согревают лежащее широко раскинув руки среди бескрайних снежных просторов тело. Тело, никогда не знавшее другого, чем солнечный свет тепла.