Зима тревоги нашей - [12]

— Придумал бы, если бы мог, — сказал он. — Вернее всего, она просто интриганка. Ничем не занята, мужа нет. Вот и взялась плести интриги.

Мэри понизила голос и заговорила презрительным тоном:

— Много ты смыслишь в интригах! Столкнешься с настоящей интригой вплотную — и то ничего не поймешь. Знал бы ты, что бедной Марджи приходится терпеть! У нас в городе есть мужчины, которые буквально не дают ей проходу. Известные люди, женатые, а навязываются, пристают. Отвратительно! Марджи иной раз просто не знает, куда от них деваться. Поэтому она так и нуждается во мне, вообще в женской дружбе. Чего только я от нее не наслушалась! Кто! Какие люди! Ты в жизни бы не поверил. Некоторые даже притворяются в обществе, будто она им не нравится, а сами тайком бегают к ней или звонят по телефону, пытаются назначить свидание. Противные ханжи! На словах за высокую нравственность, а на деле… А ты говоришь — интриганка.

— Она называла тебе какие-нибудь имена?

— Нет, не называла, и это тоже в ее пользу. Марджи никому не хочет вредить, хотя сама ото всех терпит. Она только говорила, что про одного человека я бы в жизни не поверила. «Да вы, — говорит, — поседеете, если вам сказать».

Итен набрал полную грудь воздуха, задержал его и шумно перевел дух.

— Интересно, кто бы это мог быть? — сказала Мэри. — Она прямо-таки намекала, что это кто-то из наших знакомых, но мы бы про него никогда не поверили.

— И при соответствующих обстоятельствах от намеков перешла бы к фактам? — тихо сказал Итен.

— Только если бы ее вынудили. Она сама так говорит. Только если бы пришлось в защиту… э-э… ее чести и доброго имени… Как ты думаешь, кто это?

— По-моему, я знаю.

— Знаешь? Ну кто?

— Я.

Мэри разинула рот.

— Фу! Дурак! — сказала она. — Вечно ты меня на чем-нибудь подлавливаешь. Стоит мне зазеваться — и конец. Но лучше так, чем когда ты в миноре.

— Сенсация! Муж признается жене в преступной связи с ее лучшей подругой. Она поднимает его на смех.

— Нехорошо так говорить.

— Муж, вероятно, должен был бы от всего отпереться. Тогда по крайней мере жена удостоила бы его своими подозрениями. Родная моя, клянусь тебе всеми святыми: я ни словом, ни делом не повинен в заигрывании с Марджи Янг-Хант. Ну, теперь ты поверишь, что я тебе изменяю?

— Ты?

— Значит, по-твоему, я недостаточно хорош, недостаточно привлекателен? Другими словами — кишка тонка?

— Ты прекрасно знаешь, что я не прочь пошутить, но это совершенно неподходящая тема для шуток. Ах, господи, вдруг дети там начнут лазить по сундукам! Разбросают и не подумают убрать.

— Я сделаю еще одну попытку, моя прелестная жена. Некая женщина, ее инициалы М. Я.-Х., со всех сторон обставила меня ловушками по причинам, кроме нее никому неизвестным. Мне грозит серьезная опасность попасть в одну из них, а может, не только в одну.

— Почему ты не подумаешь о будущем? Карты сказали — в июле, — и так вышло три раза подряд. Я сама видела. У тебя будут деньги, большие деньги. Подумай об этом.

— Неужели ты так любишь деньги, зайчонок?

— Люблю ли я деньги? Как это понимать?

— Неужели тебе так уж нужны деньги, что ради них можно заниматься черной магией, шаманством, колдовством и прочими темными делишками?

— Ну, пеняй на себя! Ты первый начал! Я не позволю тебе прятаться за этими словесами. Люблю ли я деньги? Нет, деньги я не люблю. Но вечные заботы я тоже не люблю. Мне хочется высоко держать голову в нашем городе. Мне не хочется, чтобы мои дети чувствовали себя хуже других, потому что они не могут одеваться, как… ну, как некоторые. Мне хочется высоко держать голову.

— И деньги послужат подпоркой для твоей головы?

— Они сотрут презрительные усмешки с физиономий твоих спесивых друзей.

— Над Хоули никто не насмехается.

— Это только ты так думаешь. Ты просто ничего такого не видишь.

— Может быть, я просто ничего такого не жду, потому и не вижу.

— Ты что же, хочешь убить меня своими распрекрасными Хоули?

— Нет, родная. Теперь такое оружие несколько устарело.

— Слава богу, что хоть это ты усвоил. В нашем городе, да и не только в нашем, простой продавец из рода Хоули — это всего-навсего простой продавец.

— Ты попрекаешь меня моими неудачами?

— Нет. Конечно, нет. Но я попрекаю тебя тем, что ты погряз в своих неудачах. Ведь если бы не твои старомодные, выспренные понятия, ты давно бы выкарабкался на поверхность. Над тобой все потешаются. Благородный джентльмен без денег все равно что босяк. — Это слово будто вырвалось у нее само собой, и она пристыженно замолчала.

— Что ж поделаешь, — сказал Итен. — Но ты преподала мне урок, кроличий мой хвостик. И даже не один, а целых три. Есть, как видно, три вещи, которым никто не верит. Не верят в правду, не верят в то, что вполне возможно, и в то, что вполне логично. Теперь я знаю, где достать деньги, те самые, что повернут мою судьбу.

— Где?

— Ограблю банк.

На плите начал отрывисто позванивать колокольчик регулятора.

Мэри сказала:

— Пойди позови детей. У меня все готово. И вели им потушить там свет.

Она прислушалась к его удаляющимся шагам.

Глава III

Моя жена, моя Мэри засыпает сразу, как будто за ней захлопнулась дверь. Я часто смотрю на нее с завистью. С минуту она возится под одеялом, словно прилаживаясь к кокону, обвившему ее грациозное тело. Потом глубоко вздыхает, и к концу вздоха глаза у нее уже закрыты, а на губах безмятежная и загадочная улыбка греческого божества. Так она и спит всю ночь, улыбаясь, и во сне мурлычет, не похрапывает, а именно мурлычет, как котенок. Вдруг ее бросает в жар, так что я даже ощущаю это, лежа рядом, но в следующее мгновение все прошло и она уже где-то далеко-далеко. Я не знаю где. Она уверяет, что никогда не видит снов. Этого не может быть, конечно. Просто сны не тревожат ее или тревожат так сильно, что она забывает их до того, как проснется. Она любит спать, и сон ей дается без усилий. Не то что я. Я всегда борюсь со сном, как бы отчаянно ни хотелось мне уснуть.