Зима тревоги нашей. Путешествие с Чарли в поисках Америки - [171]

— Для гостей — пожалуйста. А вы сами новоорлеанец?

— У меня в роду несколько поколений новоорлеанцев. Но ручаться я могу только за тех, что на кладбище Сен-Луис под рубрикой «Здесь покоится».

— Так, понятно. Значит, вы вот из каких — из коренных. Очень рад, что мы с вами встретились. Сен-Луис я знаю, когда-то даже коллекционировал тамошние эпитафии.

— Вот как, сэр! Тогда вы должны помнить ту — курьезную.

— Если это та самая, то я ее даже пытался выучить наизусть. Начинается она… «Увы, увы! Ты наповал на небо…»

— Совершенно верно. Роберт Джон Крессуэл, скончался в тысяча восемьсот сорок пятом году в возрасте двадцати шести лет.

— Эх, жалко, забыл, как дальше.

— Клочок бумаги у вас найдется? Записывайте.

И когда я положил блокнот на колени, он сказал:

— «Увы увы ты наповал на небо вкусивши гадостей земных и водно часье ввысь воск парил от всех своих нуждежд а нам свою болонку пре под нос мол ах тяжка ты дуля в земной удоли смертного».

— Изумительно! — сказал я. — Такое мог сочинить Льюис Кэрролл[96]. Я почти все понимаю.

— Это всем понятно. Вы путешествуете не по делам, а ради удовольствия?

— Так мне казалось до сегодняшнего дня. Я видел ваших «заводил».

— А-а, — сказал он, и какая-то тяжесть и тьма придавили его.

— Что же будет?

— Не знаю. Просто не знаю. Не решаюсь даже думать об этом. И почему мне надо об этом думать? Я старик. Пусть другие этим займутся.

— А конечная цель все-таки будет достигнута?

— Да, безусловно. Но средства, средства, которые к ней ведут! Впрочем, вы северянин. Вас это не касается.

— По-моему, это нас всех касается. Не суживайте проблему. Я налью вам еще чашку, и мы поговорим. Хорошо? У меня твердой позиции в этом вопросе нет. Вот я и хочу послушать.

— Ничего нового вы не услышите, — сказал он. — Эта проблема меняется в зависимости от того, кто вы, и откуда вы, и что вы чувствуете. Не думаете, а именно чувствуете. Вам не понравилось то, что вы видели?

— А вам нравится?

— Может быть, даже еще меньше, так как я знаю тяжкое прошлое этой проблемы и предвижу ее зловонное будущее. Простите за грубое слово, сэр, но другого не подберешь.

— Негры хотят стать людьми. Вы против этого?

— Что вы, сэр! Боже избави! Но для того, чтобы стать людьми, им придется воевать с теми, кому этого недостаточно.

— Другими словами, негры малым не удовольствуются?

— Неужели вы бы удовольствовались на их месте? А кто удовольствуется?

— Вы бы хотели, чтобы они стали людьми?

— Да. Но понять это мне будет трудно. У меня слишком многие «здесь покоятся». Как бы вам объяснить? Ну вот, допустим, ваша собака… она, кажется, очень умная.

— Да, очень.

— Допустим, ваш пес умеет говорить и стоять на задних лапах. Допустим, он и во всех прочих смыслах молодчина. И может быть, вы пригласите его к обеду… Но увидеть в нем представителя людского племени… это как?

— То есть что́ я скажу, если моя сестра выйдет за него замуж?

Он засмеялся.

— Я только стараюсь вам втолковать, насколько трудно человеку изменить свое отношение к вещам. И поверьте, неграм будет так же трудно смотреть по-другому на нас, как и нам на них. Да это не ново. Это дело давнее.

— Как бы там ни было, а такие темы лишают нашу беседу удовольствия, будто сливки с нее снимают.

— Совершенно справедливо, сэр. Я, вероятно, представляю собой то, что у вас именуется мыслящим южанином. Как видите, оскорбление я принимаю за комплимент. Так вот, мне, пребывающему в качестве такого новоиспеченного гибрида, видно на века вперед. В Африке и в Азии это уже начинается.

— Что — поглощение? Негры как таковые исчезнут?

— Если они превзойдут нас количеством, то исчезнем мы, а вернее всего, вместо них и вместо нас возникнет нечто новое.

— А тем временем?

— Вот что будет тем временем — меня и страшит, сэр. Древние отдавали любовь и войну в руки богов, близких друг другу. И это не случайно, сэр. Это говорит о глубоком знании человеческой натуры.

— Вы рассуждаете здраво.

— Те, кого вы сегодня видели, вовсе не рассуждают. Они, чего доброго, приведут одного из богов в состояние боевой готовности.

— Значит, вы думаете, что миром тут не кончится?

— Я не знаю! — воскликнул он. — И это хуже всего. Я просто ничего не знаю. Иной раз мне хочется поскорее воспользоваться своим законным правом на титул «здесь покоится».

— Давайте поедем дальше вместе. Вы тоже путешествуете?

— Нет. У меня здесь небольшой участок, вон за той рощицей. Я частенько сюда наезжаю и живу подолгу. Все больше почитываю — стариков. Смотрю, любуюсь… тоже разной стариной. Таков мой способ бегства от вопросов, которые меня страшат.

— Все мы в некоторой степени от чего-нибудь убегаем.

Он улыбнулся:

— Хозяйство у меня ведут двое негров — муж и жена, такие же старики, как и я. И иногда по вечерам мы всё забываем. Они перестают завидовать мне, а я забываю, что могу вызывать зависть. И тогда мы — всего лишь три милых… вещицы. Живем друг подле друга и нюхаем цветочки.

— Вещицы, — повторил я. — Интересно… Не человек и скотина, не черные и белые, а милые вещицы. Моя жена рассказывала мне про одного древнего старичка, который жаловался: «В прежние времена у негров души не было. Оно и лучше, и проще. А теперь совсем с толку собьешься».