Зима стальных метелей - [28]

Смутил я его. Задумался старичок.

Глава 4

По дороге в Адмиралтейство мы продолжали обсуждать последние ленинградские новости. Сегодня, 12 сентября 41 года, резко сократили норму, выдаваемую по карточкам. Полная, рабочая пайка стала весить всего пятьсот грамм. Детская норма — триста грамм. А иждивенцу полагалось всего двести пятьдесят грамм, хлебная четвертинка.

Это была смерть в рассрочку, честнее было бы всех стариков, инвалидов, хронических больных, астматиков, сердечников, диабетиков и остальных, ведь имя им легион — просто убить.

— Или я такой тупой, или у нас у власти педерасты, — высказываюсь. — Это же чистая арифметика. На 1 сентября было выдано два с половиной миллиона продуктовых карточек. Нормальная пайка в СССР — восемьсот граммов. Считаем, умножаем и получаем простую и нестрашную цифру — каждый день Ленинграду надо полторы тысячи тонн муки. Всего три баржи по пятьсот тонн. Или две по восемьсот. Ими же можно людей вывозить. По тысяче человек за рейс. В Северо-западном речном пароходстве 37 буксиров и почти сотня барж. Подключить самоходные шаланды Ладожской флотилии. Самолеты им не страшны — темная осенняя ночь охраняет суда лучше любого ПВО. Десять барж ежедневно, что вполне реально — и все будет отлично. Но в порту разгружается всего одна баржа. В чем дело?

— Может быть, вы, молодой человек, редкостный подлец или талантливый оперативный работник, но я таки скажу вам немного правды. Советское правительство и лично товарищ Сталин не очень любят этот город. Они слишком хорошо помнят, как они здесь рабочих из пулеметов расстреливали, как убегали в Москву, как в Кронштадте гидру контрреволюции уничтожали. Знаете ли вы, что такое гидра? Да откуда вам. Это когда трех или четырех человек стягивают вместе колючей проволокой. Получается единое существо — многорукое и многоногое, сказочная гидра. Вот ее штыками за борт в воду и спихивали. Лежат на дне залива матросские косточки вперемешку с офицерскими, которые там оказались на три года раньше. А у товарища Сталина хорошая память, он помнит силу Ленинграда, и боится ее. И зачем ему надрываться, убивая жителей целого города, когда за него это могут сделать немцы и голод? И мы пойдем дальше, или мы уже пришли?

— Вы, Самуил Яковлевич, можете нам говорить все, что хотите. Дальше нас это не пойдет. Если что, мы вас сами убьем, — успокоил я старичка.

Повод зайти в Адмиралтейство у нас был железный, как и в штаб обороны. У нас была сводка о пораженных целях огнем крейсера «Максим Горький»

Мы их и себе в отчет записали, и флоту тоже. Все так делали, поэтому, уставший от вранья своих командиров, Сталин перешел на географические показатели. Власов удерживает Киев? Молодец! Генерал Собенников удрал из Новгорода? Не молодец. Снять его с должности — командующий фронтом, и назначить его девкой красной сроком на пять лет, пусть лагерной баланды покушает. Зато жив останется….

Флотским командирам успех, подтвержденный с берега, важен. Мы им и выписку из боевого журнала дали, и отчет, и документов мешок, и пистолетов трофейных — играйтесь, а мы здесь в уголке посидим. За столом с пишущей машинкой. И журналом регистрации исходящих документов. И входящих. И пока мы водочкой под маринованные грибочки отмечали союз армии и флота, наш старенький делопроизводитель, а именно так был наряжен мастер по изготовлению фальшивых бумаг, все за столом и провернул.

Зарегистрировал как вошедший из канцелярии члена ГКО товарища Ворошилова приказ, и стала это бумажка, сделанная им за час, официальным документом, обросла цифрами, датой и временем приема, налилась грозной силой.

Наглеть мы не стали, разведчики — дети ночи.

Распорядился товарищ маршал цитадель Шлиссельбурга вывести из подчинения фронта и передать ее в качестве опорной базы Ладожской флотилии, и использовать для специальных операций в интересах особой группы ГКО.

И в подробностях — в наши дела никому не лезть, а то голову оторвут. Сидим мы там, в цитадели — и пусть нам будет счастье. А для этого отдел контрразведки флота должен от нас всех любопытных отгонять. И никто нам не указ, кроме членов ГКО.

Было здесь слабое место. Мог командующий флотом снять телефонную трубку, и позвонить Ворошилову, спросить — в чем дело? Но, как хорошо знать будущее, даже самое скверное! Завтра на Ленинградском фронте менялись командующие. На место старого маршала прибывал бодрый и полный энергии генерал армии Гоша Жуков. То еще говно. Водочка уже во рту плескалась, дальше не проходила, бумага лежала в нужной папке, старый жулик открыл настежь двери, чтобы мы в них удачно вписались, и, выпив на посошок, мы выползли на свежий воздух, прямо под питерский осенний занудный дождь. Флотские явили миру широту своей души. Дали нам до вечера машину с шофером.

— Я, — говорю, — тебя уважаю. Ты мастер, старик. Это не водка из меня говорит, это чистая правда. Мы сейчас поедем к девушкам, поехали с нами? Ибо духом ты истинный воин, а девы это чувствуют.

— У меня есть встречное предложение, — отвечает дедушка Самуил. — Поедем ко мне, и когда вы проспитесь, будут вам самые ласковые дамы города.