Зима - [87]

Ужин — последнее, о чем я могу думать. Люк соглашается, оговаривая, что мы примем приглашение, когда узнаем, что с Брэндоном. По дороге из участка агент Косгроув проходит мимо нас в коридоре. Она бросает на меня едкий взгляд, и клянусь, мое дыхание превращается в лед. Мы возвращаемся в дом Люка, его сестра дома; она визжит как умалишенная, стоит нам переступить порог. Бросается на него, улыбаясь от уха до уха. У них столько много семейных черт — одинаково темные волосы и глаза, причудливый способ улыбаться. То, что они брат и сестра, сразу бросается в глаза. Несмотря на то, что она младшая сестра Люка, Эмма еще в школе училась на два класса старше меня. Она была популярная, чирлидерша, но всегда намного добрее, чем другие девочки. Она улыбается при виде меня и тянется, чтобы обнять.

— Рада встрече, Айрис, — говорит она с искренней улыбкой. — Думаю, мой брат хорошо о тебе заботится?

Я смотрю на него, притворяясь, что размышляю над ответом. Люк кажется недовольным, пока я не произношу:

— Знаешь, он хорошо обо мне позаботился. Лучше всех. — Его кривая улыбка дарит обещание позаботиться обо мне еще лучше, когда мы останемся одни, что заставляет мои щеки гореть.

Звонок от моей матери раздается в полдень, спустя три часа после того, как мы высадили ее. Люк передает мне старую трубку домашнего телефона Ридов как ядовитую змею, словно опасаясь, что моя мать укусит его, будучи на том конце провода.

— Алло? — отвечаю я.

— У них нет оснований его задерживать. — Она говорит сразу по делу. Ни тебе приветствия, ничего. — К завтрашнему дню его выпустят. У них был ордер на обыск дома, но они ничего не нашли. Я посоветовала Брэндону подать на них в суд, но этот упрямый осел даже слышать не хочет…

Я поднимаю руку вверх, как будто она может это видеть.

— Стоп, так его не упекут за решетку? У них ничего нет для этого?

В трубке слышен разочарованный мамин вздох.

— Именно это я только что и сказала, разве ты не слышала?

Мощная лавина облегчения обрушивается на меня.

— Так что это значит? Они все еще обвиняют во всем папу?

— Не знаю, Эвери. Я здесь не поэтому. Я приехала, чтобы вытащить твоего дядю Брэндона. И моя миссия выполнена. Все остальное по этому делу меня не касается.

Я уже смирилась с тем, что моя мать все это время ненавидит отца, так что оказалась почти готова к подобному ее заявлению. Но сжимая челюсти, я не позволяю ярости ускользнуть в этот раз. Она невероятна.

— Какого черта ты это говоришь? Ты знаешь, что у них есть улики, которые могут доказать, что отец невиновен, так? Может, попробуешь разузнать о них? Ты отвратительная мать, но первоклассный адвокат. Ты добилась того, что Брэндона отпустят, менее чем за три часа. Не считаешь ли ты, что способна на еще одно такое чудо?

Моя мать фыркает.

— Ты больше не ребенок, Эвери. Чудес не существует. Есть черное и белое. Виновный и невиновный. Дядя Брэндон невиновен, поэтому я могу решить эту проблему за три часа. Даже если я в лепешку разобьюсь с файлами федералов, это не сделает твоего отца менее виновным.

— Ты невыносима! — Я сжимаю трубку с такой силой, что она скрипит, угрожая рассыпаться в руках в любую секунду.

— Нет, я реалистка. Я знаю, кем был твой отец. И твой новый друг тоже. Я говорила держаться от него подальше, не так ли? Он объяснил, почему твой отец был его наставником? — Я дрожу от гнева и не могу вымолвить ни слова. Мама игнорирует мое молчание. — Уверена, что нет. Тогда я сама тебе расскажу — если бы он был на два года старше, когда сделал то, что сделал, чертовски уверена, его бы не взяли в полицию. Он был бы поставлен на учет как насильник и не устроился бы даже грузчиком в продуктовую лавку. Так что послушай меня, Эвери, тебе лучше держаться от него подальше!

— ПРОСТО ЗАТКНИСЬ, ЧЕРТ ПОБЕРИ! — звучным эхом разносится по дому Ридов. Все стихает. Люк останавливается и пересекает кухню, на его лице написано беспокойство. Чистый ужас проходит сквозь меня, в ушах громко и четко гремят слова матери. Поставлен на учет как насильник. Что, черт возьми, он сделал? На этот раз моя мать молчит на том конце провода. Я набираю побольше воздуха, выдыхаю и говорю то, что должна была сказать уже давно. — Ты не имеешь права контролировать мою жизнь, если не принимаешь в ней участия, Аманда. Все, что ты делаешь — так это даешь деньги, будто я проблема, от которой можно откупиться и исчезнуть. Я рада, что ты здесь, что ты помогла Брэндону, но как только ты уедешь, я не хочу больше тебя видеть. Мне не нужны твои деньги, и уж точно не нужно твое вмешательство в мою любовную жизнь, в то время как ты не можешь быть откровенна со своей партнершей и сообщить ей о том, что я, по крайней мере, черт побери, существую!

Я швыряю трубку на рычаг так, что телефон падает со стены и отскакивает от стола, распадаясь на части и провода вываливаются как кишки. Вот так я себя сейчас чувствую: истекающей кровью, раздавленной, обнаженной. Мои внутренности выставлены напоказ.

Люк смотрит на сломанный телефон и вытягивается по стойке смирно. Он выглядит нервным.

— Что это было?

Я не могу думать. Слишком больно говорить, а эти пять слов — они угрожают забрать то единственное хорошее, что есть в моей жизни, и уничтожить навсегда. Поставлен на учет как насильник?