Зима под столом - [5]

Шрифт
Интервал

 ФЛОРАНС. Здравствуйте, мсье Драгомир.

 ДРАГОМИР. Здравствуйте, мадмуазель Мишалон.

 ФЛОРАНС. Ну, присаживайтесь.

 ДРАГОМИР (устраиваясь). Большое спасибо, мадмуазель Мишалон.

 ФЛОРАНС. Я сейчас вернусь.

 Она выходит. Он берет листок рукописи и читает, покачивая головой. Флоранс возвращается с подносом, на котором две тарелки, столовые приборы, два стакана и бутылка вина. Накрывает на стол.

 ДРАГОМИР (указывает на страницу, которую прочитал). Что за глупости он несет здесь! Но Вы хорошо перевели, у Вас есть чувство стиля.

 ФЛРАНС. Это проповедь священника. Вы не читали «Зловоние любви» - считается, что это шедевр Золозола.

 ДРАГОМИР (качая головой). К несчастью, нет. Я очень люблю читать, но мне пришлось слишком рано оставить школу, чтобы начать работать. В четырнадцать лет я уже стал кормильцем семьи, а в ней было девять человек. Отец болел, а лекарства стоили запредельно дорого. Я бегал в библиотеки читать украдкой, книги брал наугад, читал как без остановки!

 Флоранс наливает, они пьют.

 ФЛОРАНС и ДРАГОМИР. Ваше здоровье!

 ФЛОРАНС. Умираю от желания попробовать Ваш лук… (Принюхивается.) Боже, чем это пахнет?

 ДРАГОМИР (поднимает крышку). Корица, гвоздика и другие специи.

 ФЛОРАНС. Нет, это запах горящей кожи…

 Из-под стола поднимается густой дым.

 ДРАГОМИР (в панике). Боже мой, плитка! Я забыл ее выключить… (Ныряет под стол). Ботинок горит!..

 Льет воду на горящий ботинок.

 ФЛОРАНС. Ботинок уже не горит!.. Вылейте воду в цветы… Вон в тот большой горшок, я его давно не поливала. В маленький тоже постоянно надо подливать воду.

 ДРАГОМИР (проходит мимо зеркала, чтобы полить цветы. Бросает взгляд на зеркало. Останавливается перед зеркалом и рассматривает себя. Внезапно вскрикивает). Ай!

 ФЛОРАНС. Что случилось?

 ДРАГОМИР. Я испугался себя в зеркале. Уже забыл, что я такой большой!..

 Затемнение.

 6. Утро. Флоранс в просторном свитере работает со словарем. Драгомир занят гимнастикой. Рядом со столом - включенный обогреватель.

 ДРАГОМИР. Раз-два, три-четыре, раз-два-три-четыре…

 ФЛОРАНС. Собачий холод! Мсье Драгомир!

 ДРАГОМИР (продолжает упражнения). Да, мадмуазель Мишалон? Раз-два-три-четыре…

 ФЛОРАНС. Обогреватель работает?

 ДРАГОМИР. Да, стрелка на максимуме.

 ФЛОРАНС. У меня ноги заледенели.

 ДРАГОМИР (прекращает движения). Если позволите, я их Вам согрею.

 ФЛОРАНС. Не могу Вам отказать.

 Драгомир берет ее ступни в руки, дышит на них, массирует, кладет себе на грудь, энергично растирает.

 ДРАГОМИР. Теперь лучше?

 ФЛОРАНС. О да, так хорошо. Я чувствую покалывание, кровообращение восстанавливается. Как Вам удается сохранить руки такими теплыми?

 ДРАГОМИР. Я ближе к обогревателю, много ближе, чем Вы. А потом этот холод – ерунда по сравнению с нашей зимой.

 ФЛОРАНС. Ничего себе… Какая же она у вас!

 ДРАГОМИР (ноги Флоранс на его груди). Мальчишками мы забавлялись так: когда писаешь, струйка превращается в лед. Она застывает снизу вверх. Получается что-то вроде леденца, ячменного сахара, в виде прозрачной дуги…

 ФЛОРАНС. Бррр! От Ваших слов у меня мурашки по спине.

 ДРАГОМИР. Учтите, у нас тепло одеваются. Катаются с ледяных гор, бегают на коньках по замерзшей реке… Однажды я выстроил изо льда настоящий дом – с гостиной, спальней, кухней. Там были окна, мебель, камин… Я развел огонь, и камин растаял.

 ФЛОРАНС. Бедный мсье Драгомир! Как же Вам, должно быть, было грустно…

 ДРАГОМИР. Напротив, я ведь хотел разрушить всю постройку. Стены таяли, отовсюду текло, настоящее наводнение. Я был очень доволен.

 ФЛОРАНС (смеется). Ой, мсье Драгомир, Вы меня щекочете. Перестаньте!

 ДРАГОМИР (отпуская ее ноги). Извините, я не нарочно.

 ФЛОРАНС (надевая туфли). Хочется верить, но я ужасно боюсь щекотки... Ах, как хорошо! Что до меня, я ненавижу холод! Он вызывает у меня скверные воспоминания. Когда я была маленькой, мои родители жили в очень древнем, очень большом доме, где было полно сквозняков. А в день, когда умер отец, в Сан-Ле температура была ниже десяти градусов. Я всегда мечтала о жизни под солнцем, в Африке или на каком-нибудь острове в Тихом океане. Раньше, когда у меня еще был телевизор, я плакала, как ребенок, когда видела кафе под кокосовыми пальмами…

 ДРАГОМИР. Почему у Вас больше нет телевизора?

 ФЛОРАНС. Я тратила на него слишком много времени, он мешал мне работать.

 ДРАГОМИР. Ваш перевод продвигается?

 ФЛОРАНС. Он мне надоел, надоел, если б Вы знали, как он мне надоел! Его следовало закончить давным-давно. При той цене, что за него платят, имеет смысл работать только быстро. А я тяну… Я еще никогда так не опаздывала.

 ДРАГОМИР. Это из-за меня?

 ФЛОРАНС. Из-за Вас, мсье Драгомир? Вовсе нет. Напротив, если б Вас здесь не было, я послала бы этот перевод подальше.

 ДРАГОМИР. Вы можете называть меня «Драго», мадмуазель Мишалон. Мне всегда забавно, когда Вы говорите «мсье Драгомир».

 ФЛОРАНС. Согласна. (Молчание.) А Вы зовите меня Флоранс. (Долгое молчание. Слышен звонок входной двери. Флоранс встает, чтобы открыть, в то время как Драгомир удаляется к себе и берет ножницы для резки кожи. Флоранс возвращается к столу в сопровождении высокого и худого человека, того же возраста, что и Драгомир. В руках у него скрипка в футляре.* Обращаясь к гостю.) Там, под столом. Он у себя.


Еще от автора Ролан Топор
Принцесса Ангина

Выдающийся французский художник, писатель-сюрреалист, артист, сценарист, телережиссер Ролан Топор (1938–1987) родился в Париже в семье польского иммигранта.В начале 60-х годов Ролан Топор вместе со своими друзьями, такими же беженцами и странниками в мире реальном и вымышленном — драматургом Аррабалем и писателем Ходоровским — создает группу «Паника». Он начинает не только рисовать карикатуры, ставшие сейчас классикой искусства 20 века, но и сочинять романы, рассказы и пьесы.Любое творчество увлекает его: он рисует мультфильмы, пишет стихи для песен, иллюстрирует книги, снимается в кино.Сказка «La Princesse Angine» вышла отдельной книгой в 1967 году, и уже в мае следующего года студенты Сорбонны возводили баррикады из автомобилей и громили буржуазный Париж, поднимая над головами лозунги: «Вся власть воображению!», «Да здравствует сюрреализм!», «Сновидения реальны».


Мозговик. Жилец

Трагическая тема безумия и самоубийства объединила в этой книге два разнородных произведения, впервые публикуемых на русском языке. Известный французский мастер «черных сюжетов» Роланд Топор в своем романе «Жилец» рисует картину наступающего безумия как бы изнутри. Картина эта столь же загадочна, сколь и ужасна. В романе американского писателя Фредерика Брауна «Мозговик» показана эпидемия самоубийств людей и животных, охватившая небольшой провинциальный городок. Это безумие на самом деле направляется сверхмощным внеземным интеллектом, который вынашивает дьявольские замыслы, грозящие всему человечеству смертельной опасностью…


Жилец

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Мафия и нежные чувства

Признаться своему лучшему другу, что вы любовник его дочери — дело очень деликатное. А если он к тому же крестный отец мафии — то и очень опасное…У Этьена, адвоката и лучшего друга мафиозо Карлоса, день не заладился с утра: у него роман с дочерью Карлоса, которая хочет за него замуж, а он небезосновательно боится, что Карлос об этом узнает и не так поймет… У него в ванной протечка — и залита квартира соседа снизу, буддиста… А главное — с утра является Карлос, который назначил квартиру Этьена местом для передачи продажному полицейскому крупной взятки… Деньги, мафия, полиция, любовь, предательство… Путаница и комические ситуации, разрешающиеся самым неожиданным образом.


Начало конца

Французская комедия положений в лучших традициях с элементами театра абсурда. Сорокалетний Ален Боман женат на Натали, которая стареет в семь раз быстрее него, но сама не замечает этого. Неспособный вынести жизни с женщиной, которая годится ему в бабушки, Ален Боман предлагает Эрве, работающему в его компании стажером, позаботиться о жене. Эрве, который видит в Натали не бабушку, а молодую привлекательную тридцатипятилетнюю женщину, охотно соглашается. Сколько лет на самом деле Натали? Или рутина супружеской жизни в свела Алена Бомона с ума? Или это галлюцинации мужа, который не может объективно оценить свою жену? Автор — Себастьян Тьери, которого критики называют новой звездой французской драматургии.


Лист ожиданий

Двое людей, Он и Она, встречаются через равные промежутки времени, любят друг друга. Но расстаться со своими прежними семьями не могут, или не хотят. Перед нами проходят 30 лет их жизни и редких встреч в разных городах и странах. И именно этот срез, тридцатилетний срез жизни нашей страны, стань он предметом исследования драматурга и режиссера, мог бы вытянуть пьесу на самый высокий уровень.


Ямщик, не гони лошадей

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Глупая для других, умная для себя

Простая деревенская девушка Диана неожиданно для себя узнает, что она – незаконнорожденная дочь знатного герцога, который, умирая, завещал ей титул и владения. Все бы ничего, но законнорожденная племянница герцога Теодора не намерена просто так уступать несправедливо завещанное Диане. Но той суждено не только вкусить сладость дворянской жизни, но полюбить прекрасного аристократа, который, на удивление самой Диане, отвечает ей взаимностью.


Виндзорские насмешницы

В одном только первом акте «Виндзорских проказниц», — писал в 1873 году Энгельс Марксу, — больше жизни и движения, чем во всей немецкой литературе.