Зима мира - [335]

На следующее утро Советы объявили, что ввозить немецкие марки в Восточную Германию – преступление. Это относилось и к Берлину, было сказано в постановлении, как к «части советской зоны». Американцы немедленно осудили эту фразу, заявив, что Берлин – интернациональный город, но напряженность росла, и беспокойство Карлы не проходило.

В понедельник Западная Германия ввела новую валюту.

Во вторник у дома Карлы появился курьер Красной Армии и вызвал ее в муниципалитет.

Ее уже так вызывали, но все равно, когда она вышла из дома, ей стало страшно. Ничто не мешало русским ее арестовать. Коммунисты точно так же злоупотребляли властью, как и нацисты. Они даже стали использовать старые концентрационные лагеря.

Знаменитая Красная ратуша была разрушена бомбами, и городские власти располагались в новом здании на Парокельштрассе. Оба здания находились в районе Митте, где жила Карла, – теперь это была советская зона.

Явившись туда, Карла увидела исполняющую обязанности мэра Луизу Шредер и других, тоже вызванных на собрание, которое проводил офицер связи майор Очкин. Он проинформировал их, что валюта Восточной Германии будет изменена и в будущем в советской зоне будет иметь хождение только остмарка.

Исполняющая обязанности мэра немедленно увидела уязвимое место.

– Вы хотите сказать, что это положение будет действовать на всей территории Берлина?

– Да.

Фрау Шредер запугать было нелегко.

– По действующему в городе законодательству, советские оккупационные власти не могут вводить это положение для других секторов, – твердо сказала она. – Необходимо обсудить это с представителями других союзных государств.

– Они возражать не станут, – и он вручил ей листок бумаги. – Это декрет маршала Соколовского. Представьте его завтра городскому совету.

Вечером Карла, ложась с Вернером в постель, сказала:

– Видишь, какая у русских тактика. Если городской совет примет декрет, демократически настроенным западным союзникам будет трудно опротестовать его.

– Но совет его не примет. Коммунисты в меньшинстве, а больше никто за остмарку голосовать не будет.

– Да. Вот я и думаю, какой козырь маршал Соколовский прячет в рукаве.

На следующее утро в газетах писали, что с пятницы в Берлине будут конкурировать две валюты: немецкая марка и восточная марка. Оказалось, что американцы тайком ввезли в деревянных ящиках с маркировкой «Clay» and «Bird Dog» и попрятали в укромных местах по всему Берлину 250 миллионов новых марок.

В течение дня до Карлы начали доходить слухи из Западной Германии. Новые деньги чуть ли не чудо там сотворили. За одну ночь в витринах магазинов появились новые товары: корзинки с вишнями и аккуратно связанные пучки моркови из окрестных сел, масло, яйца и выпечка и долго хранившиеся на складах такие предметы роскоши, как новые туфли, дамские сумочки и даже чулки – по четыре немецких марки за пару. Люди ждали, когда можно будет продавать товары за настоящие деньги.

После обеда Карла отправилась в муниципалитет – на заседание совета, назначенное на четыре часа дня. Приблизившись, она увидела, что на улицах вокруг здания припаркованы десятки красноармейских грузовиков, а их водители бродят вокруг и курят. Машины в основном были американские, должно быть полученные Советским Союзом по лендлизу во время войны. Об их намерениях она начала догадываться, когда до нее стал доноситься шум неуправляемой толпы. Она заподозрила, что припрятанным в рукаве козырем советского губернатора была полицейская дубинка.

Перед зданием муниципалитета над толпой в несколько тысяч человек – большинство было со значками коммунистической партии – реяли красные флаги. От грузовиков, на которых стояли динамики, гремели гневные речи, и толпа скандировала: «Позор сепаратистам!»

Как ей попасть внутрь здания, Карла не знала. Горстка полицейских равнодушно наблюдала, не делая попыток помочь депутатам пройти через толпу. Карла с болью вспомнила, что вот таким же было отношение полицейских в тот день, когда пятнадцать лет назад коричневорубашечники громили редакцию ее матери. Она была совершенно уверена, что депутаты от коммунистов уже внутри и что если социал-демократы не попадут в здание, то меньшинство примет декрет и заявит, что это законно.

Она сделала глубокий вдох и стала протискиваться через толпу.

Несколько шагов ей удалось сделать незамеченной. Потом кто-то ее узнал. «Американская проститутка!» – крикнул кто-то, указывая на нее. Она целеустремленно двигалась дальше. Кто-то другой плюнул на нее, и сгусток слюны повис на платье. Она продолжала путь, но ею овладела паника. Ее окружали люди, которые ее ненавидели, это было совсем незнакомое чувство, и ей захотелось бежать отсюда. Ее толкнули, но она удержалась на ногах. Чья-то рука ухватила ее за платье, и она вырвалась. Раздался звук рвущейся ткани. Она чуть не завизжала. Что они сделают, сорвут с нее всю одежду?

Она услышала, что кто-то еще пробивается сквозь толпу следом за ней, и, обернувшись, увидела Генриха фон Кесселя, мужа Фриды. Он добрался до нее, и дальше они пошли уже вместе. Генрих действовал более энергично, наступал на ноги и вовсю работал локтями, и вместе они двигались быстрее и наконец добрались до двери и вошли.