Зима любви - [2]

2

Шум мотора во дворе разбудил Шарля. Он услышал, как Люсиль напевала что-то, закрывая двери гаража, и с удивлением подумал, а который, собственно, сейчас час? На будильнике было восемь. На какое-то мгновение он испугался, что Люсиль заболела, но веселые нотки в ее голосе успокоили его. Он было бросился к окну, чтобы крикнуть, остановить ее, но удержался. Эта эйфория Люсиль была хорошо ему знакома: эйфория одиночества. Шарль на секунду закрыл глаза. Итак, он сдержался. В первый раз за день. В первый из тех тысяч, что ему предстоят сегодня. Чтобы не огорчать Люсиль, чтобы не расстраивать Люсиль… Если бы он был хотя бы на пятнадцать лет моложе, он бы не задумываясь распахнул окно и крикнул: «Люсиль, вернись, я уже проснулся». Таким уверенным, привычным, обыденным тоном. И она вернулась бы и принесла чашку чая Она села бы к нему на постель, а он стал бы рассказывать что-нибудь этакое, смешное и, конечно, рассмешил бы ее до слез. Он пожал плечами. Нет, даже пятнадцать лет назад он не смог бы рассмешить ее. Он никогда не был веселым человеком. Лишь год назад и то благодаря ей он открыл для себя, что такое беззаботность. Открытие далось нелегко, как учеба бездарному ученику.

Он приподнялся и с удивлением посмотрел на пепельницу. В ней лежал раздавленный окурок, и он подумал — неужели накануне вечером он забыл выкинуть ее содержимое в камин? Нет, это было невозможно. Должно быть, Люсиль зашла к нему в комнату и выкурила здесь сигарету. Да и небольшая вмятина в ногах кровати указывала на то, что она сидела, пока он спал. Сам он никогда никого не беспокоил во время сна. Горничных очень радовало это обстоятельство. И вообще, его всегда хвалили за эти достоинства: спокойствие, флегматичность, прекрасные манеры. Есть люди, которых хвалят за иное, за шарм, например. Но с ним такого никогда не случалось. Никогда и никто не говорил ему, что он обаятелен, по крайней мере, от чистого сердца. А как жаль! Вот тогда бы он почувствовал себя на коне! Некоторые слова заставляли его жестоким образом страдать, словно неприятные, ускользающие воспоминания. Такие слова как шарм, непринужденность, беззаботность и еще, Бог знает почему, слово «балкон».

Как-то раз он рассказал об этом Люсиль. Нет, конечно, не обо всем, а лишь об этом слове «балкон». «Балкон? — переспросила удивленно Люсиль. — Но почему именно балкон?» Она повторила несколько раз: «Балкон, балкон». Затем спросила его — один балкон или несколько. Он ответил, что несколько. Тогда она поинтересовалась, не связаны ли эти балконы как-нибудь с его детством. Он ответил, что нет. Она взглянула на него с интересом, и, как всякий раз, когда она смотрела на него иначе, нежели просто доброжелательно, в нем проснулась безумная надежда. Но она пробормотала что-то насчет небесных балконов Бодлера, и на этом все кончилось. Собственно, как обычно — ничем. А он любил ее. Он любил ее так, что боялся даже дать ей почувствовать, насколько сильна эта любовь. И вовсе не потому, что она могла каким-либо образом воспользоваться этим знанием. Нет, просто это могло взволновать или расстроить ее. Так или иначе, но однажды она оставит его. Что он принес в ее жизнь: спокойное благополучие, уверенность, что ничего никогда не произойдет? Но он знал, что это меньше всего волновало ее. Наверное…

Он позвонил, затем подобрал с пола «Монд» и попытался читать. Бесполезно. Люсиль, наверное, сейчас неслась по дороге со всей скоростью. Правда, машина, которую он подарил ей на Рождество, была надежной… Он тогда позвонил одному из своих друзей из автомобильного еженедельника, чтобы узнать, какая марка надежнее и вообще лучше. Его интересовали спортивные модели. Он еще сказал тогда Люсиль, что купил первую подвернувшуюся под руку, заказал случайно… Она была очень довольна. Но если ему сейчас позвонят и скажут, что на обочине дороги обнаружен перевернутый спортивный автомобиль с телом женщины внутри, документы которой… Он встал. Кажется, он начинает сходить с ума.

Вошла Полин. В руках у нее был поднос с завтраком. Он улыбнулся.

— Какая сегодня погода?

— Немного пасмурно. Но пахнет весной, — ответила Полин.

Ей было шестьдесят лет, десять из которых она провела на службе у Шарля. Он хорошо знал ее: поэтические отступления были не в ее характере.

— Весна? — переспросил он машинально.

— Да, так сказала мадемуазель Люсиль. Она спустилась на кухню раньше меня, взяла апельсин и сказала, что должна ехать, потому что пахнет весной.

Она улыбалась. В те, первые, дни Шарль очень боялся, что она невзлюбит Люсиль и даже будет ее ненавидеть. Месяца два Полин приглядывалась к ней, а затем вынесла свой вердикт: «У Люсиль разум десятилетнего ребенка, месье тоже недалеко от нее ушел, поэтому он не в состоянии заботиться о ней и тем более оградить от житейских неурядиц. А посему этим должна заниматься она, Полин, больше некому». С завидной энергией она принялась командовать, указывая Люсиль, когда нужно отдыхать, когда есть, а когда не пить. Кажется, это забавляло Люсиль, и она охотно подчинялась. Это было одной из его маленьких домашних тайн. Она волновала Шарля и одновременно радовала.