Зима любви - [10]

— Не знаю, — ответила она.

И только тут она поняла, что этими двумя фразами они подтвердили то, что сказали друг другу взглядами, тогда в антракте. Теперь они словно связали друг друга, и обратного пути не было. Ей следовало бы ответить: «Что? О чем это вы?», — и объяснить все естественным желанием простуженного человека позаботиться о себе. Но было уже слишком поздно. Теперь ей хотелось лишь одного: как можно скорее добраться до ресторана. Или чтобы Антуан сказал какую-нибудь пошлость или гадость: тогда бы она в два счета отделалась бы от него. Но Антуан молчал. Они пересекли Булонский лес и ехали вдоль Сены. В этом шикарном кабриолете они, должно быть, выглядели представителями золотой молодежи. Она — дочь «Прядильных фабрик Дюпона», а он — сын «Сахара Дюбуа». С согласия своих семей они должны пожениться через восемь дней. Свадьба будет в Шайо. У них будет двое детей…

— Еще один мост, — сказал Антуан, заворачивая на проспект Марн. — Сколько мостов мы прошли с вами тогда…

Это было первое воспоминание о том вечере. Люсиль вспомнила, как в баре зарылась лицом в его пиджак. Она совершенно забыла об этом эпизоде. Ее охватило смущение.

— Да, действительно…

Она неопределенно взмахнула рукой, и Антуан поймал на лету ее ладонь и неясно сжал. Они подъехали к парку. «Так, спокойно. Мы въезжаем в парк, вокруг весна… так чего же ты, дурочка, испугалась: тебе уже давно не шестнадцать лет!» Но сердце тяжело стучало в груди, а кровь словно отхлынула от лица, рук, чтобы собраться в горле и душить, душить. Когда он остановил машину, в голове ее была полнейшая каша. Он обнял ее и порывисто поцеловал. Она заметила, что он дрожит так же, как и она. Он отстранился и взглянул на нее. Она не отвела глаз и не шелохнулась, когда он вновь потянулся к ней. Теперь он целовал ее медленно, осторожно: виски, щеки, вернулся к губам и, видя перед собой это спокойное серьезное лицо, она поняла, что еще не раз увидит его таким. И тут она ничего не могла поделать с собой. Она даже забыла, что можно до такой степени желать кого-нибудь. Должно быть, она спит, и ей снится сон. Когда же это было с ней в последний раз? Два года назад, три?.. Но она никак не могла вспомнить лица.

— Что со мной? — шептали губы Антуана в ее волосах. — Да что же это со мной?

Она улыбнулась. Антуан щекой почувствовал эту улыбку и тоже улыбнулся.

— Надо ехать, — сказала она тихо.

— Нет, — возразил Антуан. — Нет, — но через мгновение оторвался от нее.

Он резко тронул машину, а Люсиль достала зеркальце и принялась приводить себя в порядок. «Ройс» уже стоял у ресторана и только тут они сообразили, что могли обогнать его по пути. А это значило, что там, в парке, их могли заметить, застать врасплох, как двух ночных птиц в ярком свете фар. Но им и в голову не пришло тогда… А теперь он стоял здесь, этот «ройс», символ могущества и роскоши, и еще символ власти над ними. Каким смешным, хрупким и… молодым казался рядом их кабриолет.

Люсиль смывала косметику. Она чувствовала себя усталой. Разглядывая зарождавшиеся в уголках глаз и у рта морщинки, она спрашивала, что бы это могло значить. Откуда они берутся? Почему? Причиной их появления была не страсть и уж, конечно, не тяжкие жизненные заботы. Нет, их породили беспечность и беззаботность. На секунду она испытала ужас. Она провела ладонью по лбу. Все чаще и чаще за последний год она испытывала минуты отвращения к себе. Ей просто необходимо сходить к врачу. Наверное, что-нибудь с давлением. Ей пропишут какие-нибудь витамины, и она спокойно будет прожигать жизнь дальше. Или просыпать… И тут она услышала, как упрямо повторяет уже в который раз:

— Шарль?.. Почему вы оставили меня наедине с Антуаном?

В то же время она прекрасно понимала, что ищет ссоры. Пусть будет скандал, что угодно, только не это спокойствие. А платить будет Шарль, потому что страдания уготованы ему. Она любила крайности, но это не имело никакого отношения к тому, что кто-то другой должен страдать. Но дело было сделано, и вопрос, словно копье, пролетел спальню и вонзился в Шарля, который мирно переодевался на ночь. Он настолько устал в этот вечер, что не испытывал ни малейшего желания говорить об этом. Поразмыслив минуту, он уже почти ответил: «Но послушай, Люсиль, я, правда, простужен…» Она бы не стала настаивать: не в ее духе вытягивать правду, все эти «русские штучки». Она никогда не заходила далеко. Но в нем уже проснулось желание страдать… Он хотел знать. Двадцать лет ему было совершенно плевать на приключения своих любовниц. Но появилась Люсиль, и он навсегда потерял спокойствие. И тогда он ответил:

— Мне показалось, что он вам понравился.

Он даже не обернулся. Смотрел на себя в зеркало и удивлялся, что не побледнел.

— Вы что же решили толкать меня в объятия всех тех мужчин, которые мне нравятся?

— Не сердитесь на меня, Люсиль. В данном случае, это плохой знак.

Но она уже пробежала комнату, подошла к нему и обняла за шею. Несколько раз она невразумительно прошептала: «Прости». Он видел в зеркале лишь ее волосы, одна прядь упала ему на руку. Он почувствовал, как сердце сжалось, как ему стало больно. «Она — все, что я люблю, и она никогда не станет моей. Она уйдет от меня». И в это мгновение, глядя на ее волосы, Шарль подумал, разве он в силах любить другую! Другая прядь волос на руке… Ему никогда не везло в любви, и сейчас, чувствуя приближение неизбежного, он как никогда ощутил это.