Зигзаги судьбы - [19]

Письма

Прошло полтора года, нам наскучила московская жизнь и мы стали подумывать, куда бы уехать. Это был конец 80-х годов, время правления Горбачева. В стране происходили большие изменения, зазвучали такие слова, как «гласность», «свобода слова и печати», «перестройка». Рушились старые системы. В сфере образования тоже происходили перемены, стали появляться альтернативные школьные программы. Мы подумали, почему бы нам тоже не создать свою авторскую программу и не уехать с ней куда-нибудь в глубинку, где мы могли бы нести просвещение в народ. Все-таки мы оба были учителями, у нас было много идей, энергии и энтузиазма и было чем поделиться.

Я взяла географический атлас, наметила на нем точки по всему северу, от Кольского полуострова до Сахалина, и села писать письма в местные РОНО. Компьютеров тогда не было. Ну, может где-то они и были, но только не у нас. Так что писала я вручную и написала таким образом около 60 писем. Этот процесс можно было сравнить с многократным прописыванием своей мечты или писанием аффирмаций — в каждом письме была надежда. Мы продолжали искать «свое место», теперь уже вдвоем.

Стали приходить ответы. С волнением открывали мы каждое письмо, читали, вместе со старшими детьми лезли в атлас смотреть, где это, думали, обсуждали… Нам предлагали какие-то поселки городского типа, деревни, неполные ставки или работу только для одного, в общем, все это было не то. Поток писем стал иссякать, и тут пришло письмо с Сахалина, где нам обоим предлагали ставки учителей. Мы снова воодушевились, стали собирать сведения про местность, климат, условия жизни и т. д. Сейчас можно залезть в интернет и найти любую, интересующую тебя информацию, да еще и с фотографиями. Тогда же информацию приходилось собирать по крупицам, из книг, от разных людей, кто там бывал, видел, слышал…

В конце концов, выбора у нас особого не было, и мы решили отправиться на Сахалин. И тут пришло последнее письмо. Оно было из Иркутской области из райцентра под названием Ербогачен. Мужу предлагали позицию директора восьмилетней школы, мне — уроки биологии и химии в 5–8 классах. Школа находилась в небольшой деревне на берегу Нижней Тунгуски. Мы стали изучать карту. На извилистой ниточке Нижней Тунгуски вверх от Байкала стояла маленькая точка — деревня Наканно. Вокруг — белое пятно — никакой промышленности, ни других населенных пунктов, ни даже дорог, одна тайга. Плотность населения — 0,5 человек на 1 квадратный километр. Вот оно! Похоже, это было то, что нам надо. Если кто смотрел и помнит телесериал «Угрюм-река», то там показано как раз то самое место.

Мы тут же ответили в РОНО, что принимаем предложение.

Наканно

Мы списались с пока еще существующим директором школы, которым оказалась довольно молодая женщина по имени Екатерина. Она преподавала русский и литературу, а директором быть больше не хотела. В письме мы сообщили, что планируем приехать в начале июня и спросили, не надо ли что-нибудь привезти ей из Москвы. В ответ получили письмо с просьбой привезти гусеницу для бурана.

«Бураном» оказался снегоход. Как выяснилось, в деревне не было ни дорог, ни транспорта, и единственным средством передвижения в зимнее время для охотников были лыжи и эти снегоходы. У них иногда рвались гусеницы, а достать какие-либо запчасти там было очень трудно. Поэтому запасная гусеница была почти равносильна слитку золота.

И вот, в начале июня, преодолев 6000 километров и сменив три самолета, мы приземлились в Наканно. Последний перелет на маленьком самолете АН-2 продолжался около часа. Летел он низко, и из иллюминатора было видно бескрайнее море тайги, перемежающееся болотами и озерами. Мы на три минуты приземлились в каком-то стойбище, высадили двоих человек, и самолет полетел дальше. Это был почти как местный автобус.

Деревня Наканно с одной центральной улицей стояла на высоком берегу Тунгуски, и к реке вел довольно высокий обрыв. Жило здесь 130 человек, 33 из которых были дети школьного возраста. Половину населения составляли эвенки — наши сибирские индейцы, — немногочисленная и вымирающая народность.

Нам показали будущий дом, который был в процессе строительства и должен был быть готов к началу учебного года. А пока нас разместили в бывшем интернате — большом деревянном бараке с печкой и остатками разломанной мебели. Раньше там жили эвенкийские дети, которых собирали по окрестным стойбищам и свозили в Наканно, чтобы они ходили в школу. Эти дети периодически разбегались, их вылавливали на вертолетах и возвращали назад. Но дети снова убегали, стойбищ осталось мало, и интернат решили закрыть.

Нас сразу оформили на ставки, хотя были летние каникулы, и у нас оказалось два с половиной месяца на освоение местности, знакомство с людьми и школой. Это был очень замкнутый мир, совершенно отрезанный от «большой земли». В деревне были магазин, почта, детский сад, пекарня, медпункт и школа. Еще был клуб и контора госпромхоза. Электричество подавалось в дома с маленькой подстанции по три часа — утром и вечером. Воду водовоз возил из реки на лошади, запряженной в телегу с бочкой. В каждом доме тоже стояла бочка, в которую и перечерпывали воду ведром. Отопление в домах — печки. Телевизоров — два-три на всю деревню, да и программы почти никакие туда не доходили. На почте был телеграф и телефон, и с него в экстренных случаях можно было куда-нибудь дозвониться, но слышно было плохо. Два раза в неделю из райцентра Ербогачен прилетал «кукурузник» и плюхался на лужайку под названием аэродром. Если дул сильный ветер или поле раскисало от дождя, самолет сесть не мог, разворачивался и улетал. К севшему самолету сбегалась вся деревня. Это всегда было событием — смотрели, кто прилетел и что привезли. А привозили, в основном, почту и что-нибудь в магазин. Деревенский магазин выглядел довольно удручающе. На полупустых полках стояли банки тушенки, сухое молоко, мыло, спички, зубная паста. Еще там продавались серого цвета макароны, сахар и мука. Вот, пожалуй, и все. Поэтому, когда самолет привозил яйца, яблоки, конфеты и ящики водки, в деревне наступал праздник.