Зигзаг неудачи - [7]

– Положим, вам не стоит опасаться последствий. Уверена, вы прекрасно держитесь на воде. И не стоит на меня сердиться. Когда Дмитрий Николаевич вернется, передайте ему, пожалуйста, что я ушла в палату. Не сомневаюсь, что результат обследования прекрасный.

Бесшумной летящей походкой, сверкая полами голубого стеганого халата, Серафима удалялась в глубь длинного коридора, оставляя в моей душе неприятный осадок от моей предвзятости и чувство, что эта дама просто читала мои мысли. По мере ее удаления таяло и раздражение. В конце концов осталось только полное недоумение по поводу причины его появления. Сейчас, по прошествии длительного времени, я понимаю, что реакция отторжения была интуитивным предупреждением об опасности. Вплоть до позднего вечера меня терзало непонятное беспокойство.

– Ир, а ты не знаешь, с каким диагнозом эта Серафима поступила в хирургию? – Наташкин вопрос оторвал меня от одних неприятных воспоминаний и вернул в другие.

– Знаю. Димка дважды приводил мне в пример эту женщину в качестве образца мужества и женственности. У нее была прободная язва желудка. Требовалась срочная операция – по жизненным показаниям. Привезла ее на «скорой» та самая бывшая Димкина однокурсница Нелька Красковская. Серафима была ее соседкой по лестничной клетке.

Самое интересное, как рассказывал Димка, женщина отказывалась оперироваться, мотивируя это тем, что не хочет мучиться перед смертью. Согласись, весьма странная мотивировка у человека, обреченного в результате отказа на неминуемую смерть в мучениях.

– Фига себе!

Наташка ненадолго задумалась и выдала свое заключение:

– У вашей Серафимы сплошные камни в голове. Ей морская галька мозги заменяет.

– Вскрытие покажет, – уныло промямлила я. – Ты тут посиди, а я пока назло мужу пришью вешалку к его безвременно павшему пиджаку. Представляешь, проснется – а придраться-то не к чему!

4

Кожаный пиджак Дмитрия Николаевича имел достаточно много карманов, которые он заполнял на совесть. В результате, они капитально затрудняли процесс воспроизводства вешалки. С десяток использованных еще зимой талонов на проезд в метро я выкинула в мусорный пакет, не раздумывая. Вместе с бумажником. Вернее, сначала в ведро полетел бумажник – ошиблась, а после его выуживания туда отправились талоны. Два килограмма ключей в одной связке аккуратно грохнулись на стол. Человеку несведущему могло показаться, что Димка работает ключником в Букингемском дворце. Но я-то уж точно знала, что ему туда не по пути. Назначение некоторых «открывалок» муж и сам подзабыл. Именно в силу этого обстоятельства их не выкидывает – а вдруг вспомнит!

Генеральная чистка была приостановлена с обнаружением во внутреннем кармане конверта с письмом. Лишенный заслуженного внимания пиджак шлепнулся на пол, да там и остался. Его молчаливого протеста ни я, ни Наташка не слышали. Конверт был вскрыт, от него исходил слабый аромат неизвестных духов. Немного сладковатый. Мне такие не нравятся. Почему-то решила, что так должны пахнуть магнолии. Аккуратным, я бы даже сказала изящным почерком на конверте было написано четыре слова: «Ефимову Дмитрию Николаевичу – лично». Беспомощный взгляд, брошенный на Наташку, уловил полное недоумение на ее лице. О нем же говорили вытаращенные глаза и уехавшая в направлении Димкиного пиджака нижняя челюсть. Только рот при этом был закрыт наглухо. Я сразу поняла, что у подруги просто нет слов – такой почерк может принадлежать только женщине…

Первая мысль после осознания этого обстоятельства была мстительной. Легко поддав пиджак ногой и поразившись прямым попаданием его в мойку, я решила, что злополучную вешалку Димке должна пришить та самая мымра, которая адресовала ему свое послание. Прочитать его – ниже моего достоинства. Ведь оно носит личностный характер. Но сразу же после моего «закидона» Наташка обрела способность говорить и предложила разоблачить негодяйку. Мой довод насчет моего же достоинства подруга легко сразила контрдоводом: «Муж и жена – одна сатана! Можешь совершенно справедливо считать, что письмо адресовано и тебе. Лично».

Послание было небольшим – всего на половину тетрадной страницы в клеточку. В конверте лежали еще какие-то листы, но от них за версту несло официозом. Я сразу же задержалась на первой строчке письма: «Дорогой Димочка!» Прочитав ее раз пять вслух, мгновенно сложила письмо пополам, сунула в конверт и припечатала ладонью к столу. Испугалась, что дальше будет хуже. Для меня. С таким-то началом! Пусть уж лучше лежит себе, как лежало. Вроде я ничего о нем не знаю… Хотя уже знаю… Ну и что? Димка соврет что-нибудь, и ладно.

– Ты что?! – прошипела Наташка. – Мозги свело?! Детей хочешь без отца оставить?! Так для начала убедись, что они этого заслуживают! Нет, не то… Он этого заслуживает! Да и с какой стати отдавать нашего «дорогого» какой-то лахудре?! Ты его откормила, он вырос на твоих глазах, съела за него одна пуд соли, а теперь готовый результат непосильного труда отдать в чужие тебе руки? Как бы не та-а-ак!

С этими словами подруга с силой выдернула из-под моей слегка ослабевшей ладони злополучный конверт, вытащила письмо и принялась читать вслух. Естественно, с первой строчки. И тоже на ней зациклилась. В течение трех минут я многое уяснила о «некоторых стервах» и выросла в собственных глазах до невероятной высоты. С нее и загремела вниз да так, что в полете дух перехватило – на второй строчке, которую Наташка по неведению прочла в издевательской манере: «Если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет в живых».