Зигмунд Фрейд - [61]

В частных беседах он вскоре стал выражаться менее уверенно, чем с психиатрами. В 1896 и 1897 году он грустно сообщает Флису о случаях истерии, еще не завершившихся удачным лечением. 9 октября 1896 года он уже пишет: «Я не очень доволен своими случаями». 17 декабря: «Пока не закончен ни один случай». 3 января: «Возможно, к [Пасхе] я закончу работу над одним случаем». 7 марта: «Я все еще не закончил ни одного случая и по-прежнему борюсь со сложностями лечения и понимания».

На Берггассе приходили невротики, ложились на кушетку, смотрели перед собой, выговаривались, рождали в мозгу Фрейда все новые сомнения. Сложности с теорией совращения были только частью его жизненных проблем. В октябре 1896 года умер его отец, вероятно, от рака, и это оказало на него большое влияние.

В течение некоторого времени, в конце 1896 года, его комментарии воспоминаний пациентов становятся жестче. Подробности, которые он сообщает Флису, становятся довольно неприличными, почти порнографическими. 6 декабря 1896 года он пишет: «Она извлекла из своего бессознательного воспоминание о сцене, которая произошла, когда ей было четыре года. Ее отец, охваченный сексуальным возбуждением, лизал ноги кормилицы». 17 декабря: «Поверишь ли ты, но нежелание [пациента] пить пиво и бриться объясняется воспоминанием, в котором няня сидит podice nudo [с оголенными ягодицами] в неглубоком тазу с пивом, чтобы ее лизали и так далее?» 3 января 1897 года рассказ идет о кузине Флиса и фелляции. 12 января он просит друга: «Ты не мог бы попытаться найти случай детских конвульсий, происхождение которых можно проследить до сексуального совращения, а точнее lictus [лизания] или пальцев в анусе? Потому что недавно я обнаружил, что могу с полной уверенностью объяснить приступ пациента, напоминающий эпилепсию, тем, что няня так использовала с ним свой язык».

В свете его новых идей отцы стали основными совратителями своих детей. В то же время (24 января 1897 года) он сообщает, что «ранний период до полутора лет становится еще более значительным». 11 февраля он открыто пишет о своем собственном отце, смерть которого в прошлом октябре, возможно, позволила ему так изменить свое отношение. Фрейд пишет рваным слогом, ассоциации следуют одна за другой:

Истерический озноб = достают из теплой постели. Истерическая головная боль с ощущением давления на темени, висках и т. п. характерна для сцен, в которых голову держат неподвижно для совершения неких действий во рту. (Позже сопротивление фотографу, который хочет поместить голову в зажим.)

Имелся Ли в виду тот зажим, в котором удерживалась его собственная голова в студии фотографа, когда ему было восемь лет? В следующем предложении он как бы снимает с себя подозрения, говоря о своем брате и сестрах:

***

К несчастью, мой отец был одним из таких извращенцев и виновен в истерии моего брата (все его симптомы свидетельствуют об этом) и нескольких младших сестер «Оба эти абзаца после слов „теплой постели“ были исключены из первого издания переписки Фрейда с Флисом. Джонс вскользь упоминает об этом в своей биографии.».

Такие смелые заявления выходили за рамки тихой буржуазной семейной жизни. Коллеги Фрейда тоже едва ли могли понять его. Профессиональная изоляция – это то, о чем он станет писать впоследствии. В то же время это стремление к одиночеству было в его характере. Он видел в себе человека, которого судьба вынуждает идти по своему собственному пути. В марте 1896 года он выразил это более многословно в одном из писем к Флису: «Я… борюсь с враждебностью и живу в такой изоляции, что можно было бы подумать, будто я открыл величайшую истину». В апреле он пишет: «Из всех советов, данных тобою мне, я наиболее полно последовал тому, который касается моего одиночества». Сам Флис, не менее одинокий, считал, что они в этом одинаковы. В мае Фрейд все еще рассуждает о своем одиночестве, на этот раз обвиняя коллег: «Я так изолирован, как только могу быть. Меня все словно сговорились оставить, потому что вокруг меня образуется пустота».

Со смертью отца ощущение одиночества растет. «Каким-то из темных путей за порогом сознания, – пишет он Флису, – смерть старика на меня очень повлияла… Я чувствую себя совершенно выбитым из колеи».

Его исследования сексуальных проблем вызвали отчуждение и в семейном кругу. В феврале 1897 года он рассказывал Флису о своем интересе к появлению у маленьких детей чувства отвращения к экскрементам. Его шестому и последнему ребенку, Анне, в то время было четырнадцать месяцев. «Почему я не иду в детскую и не экспериментирую с Анной? Потому что я работаю по двенадцать с половиной часов в день и у меня на это нет времени, да и женщины не одобряют моих исследований».

В апреле он все еще размышлял над идеей, будто истерические фантазии могут появляться от того, что дети слышат в возрасте шести месяцев. Оскар Рие, врач его детей, настойчиво просил его отказаться от этой линии исследований. «Вероятно, – написал Фрейд, – ему это было поручено». Это снова были шокированные женщины.

Им не понравилось бы и письмо, которое он отправил Флису в мае 1897 года. Там говорится: «недавно мне снилось, что я испытываю слишком страстные чувства к Матильде», его старшей дочери, которой в то время было девять. Сон, по словам Фрейда, был, «конечно», исполнением желания сделать «Pater [отца] источником невроза» и тем самым «положил конец моим непрекращающимся сомнениям». Но этого не произошло. Вопрос о том, кого следует винить в совращении детей, равно как и все остальные, оставался неразрешенным.