Зигги Стардаст и я - [46]

На экране появляется другая девушка. На этой прозрачная розовая комбинация, отделанная перьями; она причесывается, глядя в зеркало. Видно, как «там, внизу» проглядывает маленький островок волос.

Ее образ теряет четкость. Должно быть, по щекам текут слезы. Я их не чувствую. Не чувствую лица. Все немеет. Я рвусь вперед, полный решимости исправить это раз и навсегда.

Карусель кружится и кружится.

Снова и снова мелькают картинки: парень – меня бьет током; девушка – током не бьет. В том-то и заключается хитрость: именно так я понимаю, что это работает. Облегчение, ощущаемое при виде девушки, – это облегчение, которое полагается чувствовать в реальном мире. Так я пойму, что нормален, что излечился.

Каждый слайд, со щелчком продвигающийся вперед, возвращает меня в то «Я», которым мне полагается быть.

Все кружится

и

кружится

и

кружится.

Пока от меня не остается ничего, кроме неподвижности космоса.

Лампы включаются, обжигая воздух.

Доктор Эвелин снимает наушники.

На ее губах полуулыбка, она стирает с моего лица пот, слезы и стыд влажной тряпкой.

– Как ты, Джонатан? – спрашивает она.

Пытаюсь открыть рот и заговорить, но оттуда не вылетает ни звука. Только киваю. Ощущение в глазах дикое, словно они выпучиваются из головы. Я будто вижу вещи насквозь: частички пыли неистово скачут во все стороны. Краски пульсируют. Все тело в огне. Я феникс, возрождающийся из пепла. Несмотря на то, что чувствую себя кем угодно, кроме феникса.

– Ты выдержал, – говорит она, отстегивая браслеты с запястий и бедер. – Прошел всю карусель слайдов. – И больше не улыбается.

Снова киваю. Это больно. Больно двигаться.

Она протягивает стакан с водой. Мозг уверен, что я его взял. Я вижу его в своих руках. Но это не так. Тот падает, обливая меня. Проклятье, выглядит, будто я описался. Впрочем, может, это и случилось, а я и не знаю.

– Это ничего, ничего, – торопливо говорит доктор Эвелин. У нее несколько затравленный взгляд, изучающий меня, как образец под микроскопом. – Давай помогу.

Наливает еще стакан, подносит к моему рту. Я делаю глоток, но бо́льшая часть выливается мне на грудь. Боже!

Отворачиваюсь, и меня рвет в стоящее рядом пластиковое ведерко. Рвота? Во мне не осталось ничего, чем может вырвать. Только то мизерное количество воды, наверное. Она снова вытирает мне лицо.

– Это ничего. Лишь часть процесса, помнишь? Ты в норме.

Приподнимает мое запястье, проверяет пульс. Наверное, он сейчас примерно как у кролика, зажатого челюстями койота.

– Давай-ка пойдем в кабинет и немножко полежим, да?

Помогает мне подняться. Мозг думает, что я стою. Я вижу себя стоящим. Так почему я оказался на полу? Не чувствую ног. Вместо них – вялые куски слизи.

– Все нормально, я держу, – говорит она.

Я – поникший одуванчик, ползущий по коридору в ее руках. Растерявший все семена. Безвольный.

Доктор Эвелин укладывает меня на диван. Я даже скрипа не слышу.

Понятия не имею, сколько времени прошло, но, когда открываю глаза, доктор смотрит на меня, а солнечный свет переместился в другую часть комнаты.

– Ты как?

– Нормально, – говорю. – Лучше.

Мозг снова формирует мысли и слова. Улыбаюсь и сажусь. Потираю голову, лицо, руки, ноги, убеждаясь, что все эти части тела у меня по-прежнему есть.

Она садится на пол рядом.

– Итак, ты это сделал. Последняя процедура.

– Заключительная.

Шрам прожигает мозг, но я не позволяю ей это увидеть. Дурацкий шрам! Вот зачем я пару лет назад рассадил лоб бритвой: чтобы подарить себе молнию Зигги… Поскольку мне до конца дней предстоит носить клеймо ударенного электрошоком фрика, я думал, что смогу стать Зигги и помочь всем заблудшим детям этого мира.

Ага, как бы не так.

– Мы выждем какое-то время, чтобы дать закрепиться результату, прежде чем проведем оценку…

– Я определенно думаю, что все получилось, – перебиваю я. – Я вылечился.

Она кивает и начинает произносить какую-то психологическую абракадабру, которая мне непонятна, так что закрываю глаза, чтобы затеряться в пространстве, которое кажется наиболее безопасным: в далекой-далекой галактике, очень далеко отсюда…

Но все равно вижу его лицо.

По-прежнему.

Даже после этого.

Улыбающееся лицо Уэба, который щекочет меня на Луне. Его одинокое лицо, такое потерянное, на Острове Одинокой Парты. Его разочарованное лицо, залитое слезами. Перед тем как он убежал.

И впервые после того дня на озере, когда случилось ЭТО, я думаю:

«Может, меня вообще невозможно вылечить?»

Часть вторая Сшиватели времени

Я видела, как пауки твои напряли нитей, Чтоб спеленать сей день. И те паучьи сети были слов полны, Ронявших смысл по ветру.

Джеймс Уэлч

26

25 июня 1973 года, понедельник

– Ты веришь в эту чушь? Парень говорит, что Никсон знал все с самого начала, что сам был в деле!

Понедельник, вечер. Папа в ярости, потому что уотергейтский скандал постоянно ставят в программу вместо «Всей семьи». Как по мне, так и славно. Ненавижу этот дурацкий сериал. Мы смотрим новости вместе с остальным миром, потому что:

1) их транслируют на любом канале, сколько ни переключай, и потому что

2) он хочет помочь мне «отвлечься от моего богом проклятого безумного сознания», потому что

3) прошло две недели после последнего электрошокового космического приключения!