Зигги Стардаст и я - [41]

Моргаю. И снова моргаю, и еще раз моргаю.

– Отличная игра, – говорит старик. Ого. Никогда не слышал ничего похожего на этот голос: напоминает Зеленого Великана, только более глубокий, точно удары моего собственного сердца. – Я мог бы круглые сутки играть в нее.

Снова моргаю.

– Я предположил бы, что выигрываю, поскольку ты все время моргаешь, – говорит он, – но, может, твои правила игры в гляделки отличаются от моих? – И смеется.

На секунду расслабляюсь.

– Простите. Простите, пожалуйста, – опускаю взгляд. – А Уэб здесь живет?

– Джонатан? – из темноты выныривает Уэб. На нем тоже ничего, кроме свободных трусов-боксеров.

Сглатываю целое озеро слюны.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он. Отчасти удивление, отчасти обвинение.

– Извини. Я не хотел… я просто проходил мимо, чтобы отдать тебе вот это. – Сую ему мороженое, как последний придурок. Оно уже превратилось в оранжевый бесформенный сгусток липкой дряни на палочке и в бумажной обертке. – И сказать спасибо.

– О… – задумчиво произносит Уэб.

Дурацкая-дурацкая-дурацкая затея.

– Мне пора. Еще раз извини. Как-нибудь увидимся.

Это мне хочется так сказать. На деле выходит «шабадебопс». Святой Зигги, да что со мной не так?! Разворачиваюсь – чтобы то ли сверзиться с лестницы, то ли проломиться сквозь дряхлые перила.

– Как я понимаю, ты, должно быть, тот самый белый, – говорит старик.

Тот самый белый? Обо мне разговаривали?

– Ага, – кивает Уэб. – Иногда он «говорит языками»[51]. Джонатан, это мой дедушка, Деннис Стоящий Медведь.

– Экий же ты проблемный, – добавляет дед.

– Я знаю, знаю, – бормочу я. – Мне следовало бы…

– Он сейчас выйдет. – И старик захлопывает дверь.

– О… ладно, – говорю дверным доскам.

Слышу приглушенный разговор на языке, которого не понимаю. Может, они ссорятся. Может, Уэб больше не хочет меня видеть. Может, у него проблемы из-за того, что он избил пятерых школьников до паралича, и теперь сядет в тюрьму, и все знают, что это моя вина. Я – долбаная ходячая проблема.

Ладно, сейчас явно не время для всего этого. Я сделал то, что хотел, сказал свое спасибо, я ухожу. Вниз по лестнице, обратно домой, в комнату, в чулан, к своим пластинкам, к своей…

– Привет!

Мгновенно разворачиваюсь. Ярко-голубые джинсы. Белая майка в рубчик, обтягивающая грудь и кубики пресса, сияющие черные волосы и мерцающие глаза – словно небо решило заночевать в них.

– Привет, – говорю я, снова суя ему растаявшее мороженое. Господи!

– Спасибо. Классная футболка.

– Спасибо… – О, круто, он заметил. – У тебя все нормально? В смысле, после того, что было?

– Да, приятель.

– Круто, – провожу пальцами по шероховатому дереву перил, чешуйки краски пристают к коже. – С глазом вроде получше…

Так и есть. За эти три дня он вылинял из фиолетового ужаса в желтую звездную туманность. Конечно, это выглядит космически круто.

– Они еще приставали?

– Нет. Уехали.

– Уехали?

– Ага, на лето. А у тебя были проблемы?

– И да, и нет, – неопределенно отвечает он. – Идем.

Уэб делает стремительный шаг и обдает меня ароматом фанел-кейка[52].

– Слушай, а как ты узнал, что я здесь живу? – Он теребит обертку мороженого.

– Э-э… – Опускаю взгляд, медленно разворачивая то, что осталось от «Бомб-Поп», которое, как до меня только что доходит, разрисовало мои руки красными, белыми и голубыми полосами. Ну, отлично… В любом случае соврать не могу. Не сейчас. – Я приезжал сюда. На прошлой неделе. Видел тебя.

Он с хлюпаньем всасывает растаявшее мороженое, как порцию текилы.

– Я знаю, – говорит он. – Я тебя тоже. – После чего смеется и срывается с места.

Он действительно видел меня – И МОЮ ПАЛАТКУ. Я так и знал. О-боже-боже-боже. Я не… Я просто… ни в коем… Какого хрена… Мой мозг кипит.

– Почему ты… ничего не сказал?..

– Идем! – кричит он вместо ответа. – Пошли на наше место!

22

Достигнув вершины плачущего утеса, пару раз втягиваю в легкие «питер-пол-и-мэри» и подбираюсь к Уэбу.

То ли у него в глазах встроенный прибор ночного видения, то ли еще что, но он явно расположился там лет семь тому назад и столько же ждет меня. Растянувшись на мшистом пятачке, заложив руки за голову, он блуждает взглядом где-то в небе. Луна, уже набравшая три четверти, освещает «наше место» идеальным белым сиянием.

Плюхаюсь рядом, смотрю туда же, куда и он, и – ТАДАМ.

Ничего себе!

Над нами кто-то включил «Лайт-Брайт», клянусь. Я весь вибрирую. Больше того. Я и есть этот «Лайт-Брайт». И все пластиковые колышки во мне вспыхивают жизнью.

Не могу сдержаться. Начинаю хихикать.

– Ничего себе! – повторяю вслух.

– Вот именно, приятель, – говорит он, поворачиваясь ко мне. – Ничего себе.

Мы лежим бок о бок. Единственный звук, который я слышу, – наше синхронизированное дыхание.

– Не жалеешь, что мы не можем подняться туда? – спрашиваю через некоторое время. – И оттуда смотреть на все это и смеяться?

– Мы можем – мысленно.

– Как на Луну, – говорю я.

– Как на Луну…

Подкладываю ладони под голову, улыбаюсь.

– Знаешь, Карл Саган говорит, что все мы сделаны из звездной материи. Из нее вообще все сделано. Когда звезды умирают, они падают в нашу атмосферу и превращаются во всякие химические сложные вещества, которые становятся разными вещами. Иногда людьми.