Жюли де Карнейян - [2]

– Конечно, именно это заставило его решиться, – со смешком заметила Жюли.

– О! Шути, шути, старушка. Такая красота и такое состояние, как у Марианны!.. Эрбер мог, во всяком случае, соблазниться.

– Соблазнялся уже, – заметила Жюли.

– Какая скромность.

– Брось, я не о себе говорю! Я говорю о Галатее де Конш! И об этой индюшке Беатрис!

Леон с видом знатока склонил свою голову старого белокурого злодея, который, было время, нравился женщинам.

– Беатрис недурна, совсем недурна…

– В общем, эта история не представляет для меня захватывающего интереса, – сухо сказала Жюли.

Она натянула перчатки, поправила фетровую шляпку, всем своим видом выражая желание, чтобы задумавшийся о чём-то гость ушёл.

– Скажи-ка, Жюли, Эрбер хорошо к тебе относился последнее время?

– Хорошо? Да, как ко всем женщинам, которых бросил. Это ретроспективный доброжелатель.

– К тебе лучше, чем к другим. Разве он не заплатил твои долги, когда вторично женился?

– Есть о чём говорить! У меня их было на двадцать две тысячи франков. В долги нынче не влезешь. Сейчас эпоха наличных.

– А если бы он, умирая, оставил тебе вполне вещественное подтверждение своей дружбы?

Голубые глаза Жюли стали по-детски доверчивыми.

– Нет, ты правда думаешь, что он умрёт?

– Да нет, не думаю! Я говорю: если бы он оставил тебе, когда умрёт…

Она больше не слушала. Она пересматривала свою космополитическую обстановку, выбраковывала колониальные причуды и останки великого века, обдумывала переезд, чёрную с жёлтым ванную комнату… В ней вовсе не было настоящего корыстолюбия – только отсутствие предусмотрительности и некоторая безалаберность.

– Послушай, старик, раз мои приятели не идут, я ухожу одна и иду в «Марбеф».

– А нужно ли? О болезни Эрбера пишут уже в шестой вечерней газете: «Врачи не могут определить, насколько серьёзно недомогание, поразившее сегодня в пятнадцать часов графа д'Эспивана, депутата правых…»

– И что? Я должна до срока нацепить креп ради человека, который восемь лет меня обманывал и вот уже три года как женат на другой?

– Неважно. Ты была блистательной женой Эрбера. Спорим, сегодня вечером множество людей и не думают о Марианне, а говорят: «Хотелось бы мне знать, каково-то сейчас Жюли де Карнейян!»

– Ты думаешь? Вообще-то, это возможно.

Она улыбнулась, польщённая, тронула красивый локон, наполовину прикрывающий ухо. Но при звуках топота на лестнице и последовавших за ним несдержанных смешков она тут же стала беспокойной и безрассудной.

– Ты их слышишь? Слышишь? Они должны были зайти за мной в восемь пятнадцать, сейчас девять, а они ещё веселятся на лестнице! Каковы! Ну и народ!

– Кто это?

Жюли пожала плечами.

– Никто. Приятели.

– Нашего возраста?

Она смерила брата оскорблённым взглядом.

– За кого ты меня принимаешь?

– Во всяком случае, на сегодняшний вечер отмени их!

Она покраснела, и на глазах у неё показались слёзы.

– Нет, нет, не хочу! Я не хочу сидеть дома одна, когда другие развлекаются! В «Марбефе» идёт хороший фильм, а потом программа изменится!

Она отбивалась, словно ей угрожало насилие, и хлестала перчатками по подлокотнику кресла. Брат смотрел на неё с недобрым терпением человека, имевшего дело со многими куда более норовистыми кобылами.

– Послушай меня. Не будь дурой. Речь идёт об одном только сегодняшнем вечере, мы ведь не знаем, может быть, Эрбер…

– Мне нет дела до Эрбера! Чтоб я ещё стала портить себе кровь из-за каждого его чиха! Ничего не говори моим друзьям, я запрещаю!

– Спорим, твои друзья уже знают? Вот они звонят. Открыть?

– Нет-нет, я сама!

Она кинулась к двери бегом, как молодая девушка. Леон де Карнейян, прислушавшись, уловил только голос сестры.

– А, это вы? Не прошло и часа! Прежде всего заходите, тут вам не гостиная.

Две женщины и молодой человек вошли, не сказав ни слова.

– Мой брат, граф де Карнейян; госпожа Энселад, мадемуазель Люси Альбер, господин Ватар. Нет, не садитесь. Что вы можете сказать в своё оправдание?

Господин Ватар и госпожа Энселад молча передали полномочия мадемуазель Люси Альбер. хотя та из-за своих необычайно больших глаз казалась самой робкой из них.

– Мы не хотели идти… Я – я предлагала позвонить тебе… Мы прочли в газетах, что… что тот господин упал…

Жюли обратила к брату взгляд побеждённой, нехотя признающей своё поражение, и трое вновь прибывших последовали её примеру. Леон де Карнейян в качестве ответного знака внимания сделал такое лицо, которое его сестра называла «мордой лиса, предавшего свой род и охотящегося с человеком». Но Жюли не сопротивлялась и смирилась со своей участью:

– Чего ж вы хотите, дети мои, делать нечего. Мы с Эрбером были слишком на виду, чтобы его болезнь не привлекла какого-то внимания ко мне… Так что…

– Я понимаю, – сказал Коко Ватар.

– Как будто кроме тебя никто не понимает, – живо отозвалась госпожа Энселад. – Мы с Люси понимаем.

– Но с завтрашнего дня ждите моего звонка!

– Конечно, – сказал Коко Ватар.

– Я могу тебе чем-нибудь помочь? – спросила Люси Альбер.

– Нет, дорогая. Ты – душка. До скорого, дети мои. Я вас не держу.

Из студии Карнейян слышал четырёхголосый смех, тихий разговор. Какая-то из трёх женщин сказала, что Коко Ватар – «ку-ку», и дверь закрылась.