Жуткие чудо-дети - [4]
Стоило только Вилбуру и Веверлею заслышать о случившейся катастрофе, как они тут же примчались на место происшествия, надеясь хоть что-то спасти из-под обломков. К величайшему огорчению обоих кредиторы, однако, их опередили. Как фирма, так и вилла «Золотой дождь», были уже конфискованы. И досаду свою они выместили на Ванде. Не без злорадства припомнил Веверлей Ванде, что ее-то всю жизнь только баловали, но теперь безделью и лени пришел конец.
— А ты чем занималась, — вторил ему Вилбур, — пока мы в поте лица зарабатывали себе на жизнь? Но вот наступила расплата, и поделом!
Ванда не понимала, зачем надо было так повышать голос, но все же выслушала тирады братьев со своим обычным равнодушием. Она и не подумала заверять их, что деньги для нее ничегошеньки не значат и что переживать из-за таких пустяков она вовсе не собирается. И правильно сделала, поскольку дедушка Винстон, которого никак не затронули злоключения его сына, не задумываясь, предложил ей разделить с ним свое уютное загородное поместье.
Шли годы, мирно и счастливо текла жизнь Ванды. Не потревоженная ни безрадостными новостями, ни шокирующими происшествиями, выспавшись всласть, она с удовольствием почитывала то «Энциклопедию неведения», то «Лунатиков», а вечера проводила в компании старого Винстона за бокалом отборного винтажного портвейна.
Но неумолимый рок, неусыпно бдящий, как бы на земле ненароком не воцарился мир и покой, не обошел стороной и этой идиллии. Как-то утром Ванда нашла своего любимого дедушку сидящим, как и накануне вечером, в высоком каминном кресле с подголовником, с пустым бокалом в руке, но уже бездыханного. Этот удар судьбы поразил ее гораздо сильнее, чем исчезновение родителей. Впервые в жизни ее охватил прилив такой тоски, от которой уже недалеко было и до настоящего горя.
Поэтому она с облегчением вздохнула, когда в ее доме появился мистер Винфрет Вайт, душеприказчик по делам наследства, элегантный молодой господин десятью годами моложе ее. С предупредительной улыбкой на лице приступил он к делу, организовал с надлежащими почестями похороны в фамильном склепе Випплтонов, взял на себя бумажную волокиту, связанную с оформлением наследства. То, что старик оставит все свое состояние любимой внучке, можно было ожидать. Удивление у Ванды вызвал скорее тот интерес, который выказывал ей мистер Вайт, — интерес, далеко выходивший за рамки его служебных обязанностей.
О любви раньше Ванда особо не задумывалась. Как она понимала, под этим имелось в виду своеобразное времяпрепровождение, связанное с большими затратами нервов и душевных сил. Винфред, впрочем, находил невозмутимое, кошачье хладнокровие Ванды просто неотразимым. Поначалу ее отпугивали пылкие его натиски, но в конце концов, отчасти потому, что это ей льстило, отчасти потому, что казалось менее обременительным, она уступила его настойчивым ухаживаниям, и, когда время траура, которое она провела в снах и грезах в совершенном одиночестве на дедовом викторианском ложе, закончилось, они поженились.
Несколько часов подряд просидел Винфред у кровати своей супруги, наблюдая, как она спит. Для него это было восхитительнейшее зрелище, и ничто, даже легкое посапывание, не могло разрушить этого впечатления. Когда же Ванда наконец открыла глаза, то, придя в некоторое изумление от обращенного на нее полного нескрываемой страсти взора Винфреда, не стала оказывать сопротивления. Она вовсе не показалась ему безучастной или флегматичной, ее сонливость, наоборот, еще больше разжигала его пыл, в то время как она, дивясь такому запалу, не переставала себя спрашивать, а стоит ли того весь этот ажиотаж, не преминув, однако, чуть позднее вновь погрузиться в полную безмятежность сна.
В скором времени союз их был увенчан потомством. Ванда отнеслась к этому событию со сдержанным интересом и произвела на свет свое чадо точно так же, как и ее мать, абсолютно без всякого волнения и даже в некоторой рассеянности. Произошло еще одно происшествие, также не вызвавшее у нее особого ликования, в то время как супруг ее пришел в несказанный восторг — портрет какого-то предка випплтонской династии свалился со стены в бурную, штормовую ночь, а за ним обнаружился старинный сейф. Картина изображала усатого господина, отличающегося удивительным сходством с Винстоном, в сейфе же обнаружилась пачка акций Ай-би-эм, которые дед Ванды закупил еще в 1940 году и о которых просто-напросто забыл.
Об этой прихоти судьбы очень скоро узнали и братья Ванды. Излишне говорить, что пережить такое известие им было нелегко. Сердца их снедала злоба. Ну разве справедливо, негодовали братья, не находя ответа на этот мучительный вопрос, что именно Ванде ни за что ни про что достались випплтонские миллионы? Не нам вершить суд над несчастными ее братьями за эту злобу, и даже при всем желании не могли бы мы установить хоть малейшую связь между их завистью и теми несчастьями, которые в скором времени постигли обоих. Но факт остается фактом: Вилбур испустил дух от передозировки стимулирующих мышечный рост анаболических стероидов, а у Веверлея, летящего в самолете на международный неврологический конгресс, случилось прямо над Атлантикой кровоизлияние в мозг, и по прибытии в вашингтонский аэропорт его могли доставить уже только в морг.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
На перевоплощение в чужой стиль, а именно этим занимается испанка Каре Сантос в книге «Посягая на авторство», — писательницу подвигла, по ее же признанию, страсть к творчеству учителей — испаноязычных классиков. Три из восьми таких литературных «приношений» — Хорхе Луису Борхесу, Хулио Кортасару и Хуану Рульфо — «ИЛ» печатает в переводе Татьяны Ильинской.
В рубрике «Документальная проза» — «Нат Тейт (1928–1960) — американский художник» известного английского писателя Уильяма Бойда (1952). Несмотря на обильный иллюстративный материал, ссылки на дневники и архивы, упоминание реальных культовых фигур нью-йоркской богемы 1950-х и участие в повествовании таких корифеев как Пикассо и Брак, главного-то героя — Ната Тейта — в природе никогда не существовало: читатель имеет дело с чистой воды мистификацией. Тем не менее, по поддельному жизнеописанию снято три фильма, а картина вымышленного художника два года назад ушла на аукционе Сотбис за круглую сумму.
В рубрике «Классики жанра» философ и филолог Елена Халтрин-Халтурина размышляет о личной и литературной судьбе Томаса Чаттертона (1752 – 1770). Исследовательница находит объективные причины для расцвета его мистификаторского «parexcellence» дара: «Импульс к созданию личного мифа был необычайно силен в западноевропейской литературе второй половины XVIII – первой половины XIX веков. Ярчайшим образом тяга к мифотворчеству воплотилась и в мистификациях Чаттертона – в создании „Роулианского цикла“», будто бы вышедшего из-под пера поэта-монаха Томаса Роули в XV столетии.
В рубрике «Мемуар» опубликованы фрагменты из «Автобиографии фальсификатора» — книги английского художника и реставратора Эрика Хэбборна (1934–1996), наводнившего музеи с именем и частные коллекции высококлассными подделками итальянских мастеров прошлого. Перед нами довольно стройное оправдание подлога: «… вопреки распространенному убеждению, картина или рисунок быть фальшивыми просто не могут, равно как и любое другое произведение искусства. Рисунок — это рисунок… а фальшивым или ложным может быть только его название — то есть, авторство».