Жуткие чудо-дети - [15]

И хотя имя самой писательницы до сих пор никому не было известно, но типичный британский юмор, склонность к сарказму и эксцентричность стиля бесспорно выдают ее глубокую укорененность в английской литературе. Не может не броситься в глаза и явная перекличка поучительных историй Линды Квилт с «нравоучительными сказками для детей» классика английского нонсенса Хилэра Беллока. Однако современная писательница не только продолжает, но и смело переосмысляет традицию маститого предшественника: ее «жуткие» вундеркинды больше не пожираются за свое своеволие львами, не «горят в огне синим пламенем», не «заканчивают весьма плачевно свои дни», а вполне благополучно и счастливо устраиваются в жизни. И мораль своих назидательных сказок Линда Квилт адресует уже не «несносным детям», а их несносным родителям.

Книга неизвестной писательницы была хорошо принята в Германии, выдержала второе издание, переведена на испанский, итальянский, французский, португальский и японский языки.

Озадачивают только непривычные — приводимые на обложке немецкого издания — биографические данные автора: «Линда Квилт родилась, по вполне достоверным свидетельствам, примерно в 1950 году в маленьком местечке неподалеку от Стратфорда-на-Эйвоне, которое тогда же таинственным образом исчезло с географической карты Англии».

К тому же «квилт» на родном языке писательницы означает, как известно, особый вид рукоделия: «лоскутное шитье». Случайно ли это?

И в довершение ко всему, на обложке английского издания книги, которое появилось в лондонском и нью-йоркском филиалах индийского издательства «Сигал букс» в том же 2006 году, интригующе значится: «Линда Квилт, при некотором содействии Ханса Магнуса Энценсбергера».

За разъяснением мы обратились непосредственно к Хансу Магнусу Энценсбергеру и, пользуясь случаем, попросили его как «мастера вымышленных имен», число которых, разоблаченных и неразоблаченных, доходит по некоторым подсчетам до сорока четырех, поделиться мыслями о роли псевдонима в писательском творчестве и о столь насущной в век интернета проблеме авторства и авторских прав на «интеллектуальную собственность».

И кто мог бы судить об этой книге более компетентно, чем Ханс Магнус Энценсбергер, который не только виртуозно переложил на немецкий и «Полный нонсенс» Эдварда Лира и пятнадцать «нравоучительных сказок» Беллока, но является и большим знатоком и ценителем своевольных характеров, о чем свидетельствуют его собственные книги.

Ханс Магнус Энценсбергер Несколько замечаний относительно Линды и К°

Для чего существуют псевдонимы? Наиболее простой ответ на этот вопрос известен каждому русскому и каждому немцу, не говоря уже о других народах. Псевдоним служит защитой от цензуры, юридических преследований, травли фанатиков. Но и тем писателям, которым не грозят политические репрессии, псевдоним дает определенную свободу. Он освобождает автора от давления рынка, который всегда склонен превращать его имя в своего рода trade mark, в некий фирменный знак, наподобие «кока-колы» или «мерседеса», даже в том случае, когда рынок не так уж велик. Стоит только писателю добиться определенного успеха, как от него ждут, что он начнет штамповать, по возможности, одну и ту же продукцию; издатель, критика, массмедиа крепко берут его, так сказать, под уздцы.

За псевдоним, разумеется, приходится платить. Неизвестный писатель будет, скорее всего, напечатан более низким тиражом и удостоится в прессе меньшим числом откликов. Но одновременно псевдоним дает возможность провести своеобразный эксперимент, проверить на практике, существует ли такая аудитория, которая судит о книге вне зависимости от маркетинга и не ориентируется только на списки бестселлеров и культовые имена? Мне представляется, что такая аудитория есть. (Когда-то я выпустил книгу под другим именем, под заглавием «Водяной знак поэзии», эта книга действительно обрела пятьдесят тысяч читателей, ПРЕЖДЕ чем один рецензент догадался, кто скрывается под псевдонимом. Для меня это было триумфом и доказательством того, что литература — это нечто большее, чем просто супермаркет.)

Было бы бессмысленно писателю брать псевдоним только для того, чтобы впоследствии его разгласить.

Что касается Линды Квилт, то тут не подлежит сомнению, что книгу свою она написала по-английски. (Немецкий перевод Райнхарда Кайзера опирается именно на этот оригинал.) Многое говорит и в пользу того, что автором книги была женщина. Мужчина-писатель выбрал бы, по всей вероятности, несколько иную перспективу.

Охотно признаюсь, что испытываю к английской литературной традиции, которой отдает дань и эта книга, особое пристрастие. В частности, к таким авторам, как Эдвард Лир, Хилэр Беллок, Гилберт Кит Честертон, в этой связи можно было бы назвать также и Пелема Гренвила Вудхауза или Нэнси Митфорд. Разумеется, все они писали о Британии, которой давно не существует и которая, вероятно, отчасти всегда была фикцией. Но разве нельзя сказать того же и о других писателях? «Обломов» столь же далек от всякого социального реализма, как Гоголь или Хармс… Кроме того, сознаюсь, мне по душе анахронизм: стремиться всегда идти в ногу со временем может только какой-нибудь бесхитростный простак.