Жут - [24]

– Окорок и лапы! – воскликнул малыш. – Сиди, разве мы не можем его отыскать, чтобы отобрать у него эти лакомства?

– Халеф, Халеф! Подумай-ка о других лакомствах, которые тебе не очень…

– Молчи! – быстро перебил он меня. – Разве ты думаешь, что Пророк запретил вкушать окорок и лапы медведя?

– Он не запрещал это. Хотя Пророку было ведомо слово «dibb» («медведь»), но он порой называл так и гиену, и я не верю, что Мухаммед когда-нибудь видел настоящего медведя.

– Если бы он его запретил, то я ни за что не хотел бы отведать медвежий окорок, но раз запрета нет, то я не понимаю, почему нам следует отказаться от такого изысканного яства. Мы отправимся в лес и подстрелим зверя.

– Ты думаешь, что он только нас и ждет?

– Есть же у него какое-то убежище!

– Не обязательно. Даже если бы оно было, мы его не найдем. След медведя мы не нашли, а уже начало смеркаться. Так что, нам придется отказаться от охоты.

– Эфенди, давай попробуем! – попросил он. – Твой верный Халеф намерен поведать своей Ханне, жемчужине среди жен, о том, что уложил медведя. Она будет гордиться и восхищаться мной.

– Чтобы исполнить твое желание, нам придется пробыть здесь один или два дня, а у нас нет на это времени. Через четверть часа настанет ночь. Надо спешить, чтобы попасть в дом Юнака!

– К шайтану этот дом! Лучше бы я выспался сегодня в берлоге с медведем, закутавшись в шкуру, снятую с него. Но мне надо повиноваться. Аллах дарует, и Аллах отбирает. Не стану же я ворчать на него.

Итак, мы вскочили на лошадей и поехали дальше.

Через некоторое время крутые склоны, поросшие темным хвойным лесом, отступили в сторону, образовав округлый просвет, в котором мы увидели дом, к коему притулились пара сараев или построек, напоминавших конюшни. Справа от горного хребта ответвлялся узкий отрог; здесь скальные породы поросли кустарником, лиственными и хвойными деревьями.

Там, в конце этого отрога, мы увидели человека, по одежде которого не могли даже разобрать, женщина ли это или мужчина.

– Это Гуска, господин, – сказал конакджи. – Позвать?

– Кто такая Гуска?

– Это жена Юнака, торговца углем и сажей.

– Не нужно ее звать, ведь я вижу, что она нас заметила.

Было ли это ее имя или только прозвище, позволявшее судить о душевных качествах его обладательницы? Гуска – тоже сербское слово, и означает оно «гусыня». Судя по тому, что сообщил о ней наш последний хозяин, пастух, следовало ожидать, что она наделена известным свойством этой водоплавающей птицы. Мне было любопытно узнать, как она нас примет.

Уже сейчас она начала притворяться. Она сделала вид, что не заметила нас и, понурив голову, медленно пошла к дому. Выражение «дом», вообще говоря, очень льстило этой постройке. Стены ее состояли из камней, нагроможденных друг на друга без всякого раствора, связующего их; щели между камнями были заткнуты мхом и землей. Постройка была крыта простыми жердями; сверху их присыпали сушеными листьями папоротника и тиной. Дверь оказалась такой узкой и низкой, словно ее сделали для детей, а оконные проемы – такого размера, чтобы в них можно было просунуть один только нос.

Еще печальнее выглядели оба других строения. Если бы они не прислонились так панибратски к дому, то мигом бы рухнули.

Женщина скрылась в одном из этих сараев, даже не бросив взгляд в нашу сторону. Мы спешились возле дома. Дверь была заперта. Конакджи ударил по ней прикладом.

Лишь после долгой паузы дверь приоткрылась; в щелку выглянула женщина.

Есть сказка об одной старой волшебнице, которая, поселившись в лесной чащобе, завлекала к себе любого заплутавшего странника и сталкивала его в печь, чтобы зажарить и съесть его. Глядя на эту женщину, я невольно вспомнил ту ведьму. Если имя Гуска, «гусыня», точно передает ее индивидуальность, то сравнить ее следовало бы с теми старыми-престарыми гусями, которые бросаются на чужаков, как злые цепные псы, и никогда не попадают на стол украшенные яблоками, ибо мясо их слишком жесткое.

Она была ужас какой долговязой и тощей. Рассматривая нас в щелку, она согнулась почти под прямым углом. Таким же длиннющим было ее лицо; вообще все в ней казалось несоразмерным. Острый нос, изогнутый словно серп; узкий, сбегающий вниз подбородок; широкий, беззубый и безгубый рот; огромные уши, напоминавшие лоскуты; тесно посаженные глаза, налитые кровью и лишенные ресниц; глубокие складки, в которые въелась грязь, – отвратительнее обличья быть не могло. Голову она не покрывала ничем. Жидкие волосы были не заплетены; они свешивались дико спутанными прядями; сквозь них просвечивала кожа, напоминавшая рыбью чешую. Если упомянуть еще несказанно грязную рубашку, столь же чистые панталоны, перевязанные у щиколоток, а также две голые, костлявые ноги, похоже, никогда не знавшие прикосновения воды, то легко было поверить, что эта несравненная Гуска выглядела, как горгона или фурия, уцелевшая со времен классической древности.

Стоило ей заговорить, как я чуть не вздрогнул. Раздавшиеся звуки напоминали хриплое карканье сердитой вороны.

– Что вы хотите? Кто вы? Почему здесь остановились? – прокаркала она. – Езжайте дальше!

Она сделала вид, что запирает дверь, но тут вмешался наш проводник и промолвил: