Жуть-2 - [10]

Кусач прикинул размеры существа (он не сомневался, что перед ним живое существо): метра полтора в диаметре, плюс-минус.

«Что за долбаная хрень?» — подумал Кусач.

Ком приближался.

Гиря бился на груди, царапая и подвывая. Рукоятки болтореза сползли за резинку куртки.

Кусач попытался найти у существа глаза, но, кроме красного пятна, ничего не видел. Красное пятно казалось складчатым, с грубым рисунком, как у шершавой кожи. Остальное тело было чёрным, неровности напоминали кровяные корочки. Уродливый ком заметно раздувался и сдувался, как кузнечные меха.

Луч фонарика задрожал. Мышцы Гири вибрировали.

Существо сократило расстояние между ними до жалких двух метров.

Что бы это ни было, оно напугало пса, да и его… не оставило равнодушным.

Кусач ухмыльнулся узкой хищной улыбкой.

— Подганиваешь? — спросил он. То ли у существа, то ли у самого себя.

Ком ринулся на него, и Кусач перебросил через него тонко скулящего Гирю, надеясь, что шавка вырвется из ловушки, найдёт под забором ямку (попала же она сюда как-то) и улизнёт.

Существо замерло, подрагивая, будто в замешательстве.

Кусач уронил фонарик, выдернул из-под куртки болторез и поднял к плечу.

— На меня смотри! — приказал он.

Скулёж Гири удалялся. Во дворике остались только человек и круглая хрень.

— Ну?

Уродливый ком откатился назад и медленно закружил вокруг Кусача, с каждым кругом уменьшая радиус. Казалось, что он пританцовывает. Красное пятно смотрело на человека.

А затем распахнулось. Кусач увидел холодное мерцание зубов; зубы располагались в два ряда и были правильной треугольной формы, как египетские пирамиды.

Этого ему хватило.

Он швырнул в существо болторез и побежал к строительным подмостям.

Подпрыгнул, вцепился руками в стальную горизонталь, нашарил ногой диагональную стяжку, оттолкнулся и забрался на дощатый настил. Ком прокатился под ним, подскочил и укусил — красное пятно провалилось внутрь зубастой дыры — воздух там, где мгновение назад висели ноги Кусача.

Кусач стал карабкаться выше.

Конструкция содрогнулась от удара. Заскрипели рамы, раскосы и ограждения.

Он удержался. Подтянулся, забросил ногу на подмосток второго яруса, перевалился всем телом. Лестница была в трёх пролётах, Кусач бросился к ней. Надо попасть на крышу, а там — будет видно.

Сверху упало чудовище.

Проломило доски перед отскочившим назад Кусачом и полетело в темноту. Кусач схватился рукой за стойку и подался вперёд, силясь рассмотреть существо внизу.

И увидел, что охотников стало двое. Два уродливых кома метались у металлических башмаков, вдавленных в опорные доски. Значит, сверху громыхнулся другой… Сколько их всего?

Существо откатилось от лесов, разогналось по дворику и врезалось в раму. Второй ком прыгнул на вертикальную лестницу, вращаясь так быстро, что смог заскочить на настил. Он понёсся по краю, ломая рёбра конструкции.

Подмости затряслись.

Кусач слышал и видел, как рушатся леса; как из стены здания дымными пулями вылетают анкеры; как нетерпеливо ворчат существа; как он теряет опору и падает в колодец луны.

Он перевернулся в воздухе, однако умудрился схватиться обеими руками за трубу — конструкция заваливалась, тряслась и стонала, — повиснуть, тем самым немного замедлив падение. Он поджал ноги, чтобы смягчить удар.

Левый ботинок угодил во что-то мягкое и горячее. Правое колено взорвалось болью. От удара перехватило дух. В позвоночнике щёлкнуло. Кусача вдавило грудью в трубу, остаток рамы или ограждения, который удержал его в полувертикальном положении. Он почувствовал острую боль в рёбрах. На голову сыпалась бетонная крошка.

Но своё состояние волновало его чуть меньше, чем то, во что он угодил левой ногой.

Он посмотрел вниз, откуда разило гнилостным смрадом.

В этом не было ничего правильного.

Кусач увидел ком, и свою ногу в открывающейся и закрывающей пасти, и закричал. Существо не волновал крик. Существо поедало его, делало зубами — мерцающими треугольными зубами — «клац-клац-клац», и человека становилось меньше. Чудовище перекусило его правую ногу — ступня скользнула по кожистой губе-складке и упала на плитку.

Кусач перестал кричать, подбородок ткнулся в грудь, плечи сломались — будто кто-то затаскивал его останки в чашу мясорубки. Он исчез по пояс, потом по грудь, и наконец в прожорливую дыру засосало его мёртвую лысую голову.

Существо чавкнуло, провернулось пастью вниз и сжевало оброненную ступню. Оно издавало низкий сыпучий гул.

Второе существо перемахнуло через обломки рухнувших лесов и понеслось к выходу из дворика.

Гиря юркнула в щель под забором, перебежала через дорогу, развернулась и слезливо залаяла.

* * *

— В рюкзаке сменная одежда, если что. Салфетки. Лекарство от живота — вчера жаловался. И хлеб.

Рюкзак был красно-синим с нашивками из «Рика и Морти». Артём его не помнил. Вещь пробралась в жизнь сына после того, как он ушёл.

— Хлеб? — переспросил он.

— Он хотел покормить уток в парке, — сказала Нелли.

Артём смотрел мимо Нелли на сваленные в тамбуре мешки с плиточным клеем (мешки он видел каждый день, соседей, которые их оставили, — ни разу), и думал об разочаровании. Ты разочаровываешься в этом дне, затем в следующем, затем… В определённый момент разочарование начинает даже доставлять некое странное удовольствие, как вид чего-то огромного и неуправляемого, например карабкающегося на небоскрёб Кинг-Конга.