Журналюга - [8]

— Будешь девяносто шестым, — вписывая его фамилию в замусоленную тетрадку, с удовлетворением сообщил майор железнодорожных войск с белой лысиной и красным потным лицом, похожий в своем зеленом мундире на редиску ботвой вниз. — Еще двадцать четыре и порядок. В перевозках сказали: наберется сто двадцать человек, дадут дополнительный рейс.

Лозовский встрепенулся.

— Майор, пишите! — скомандовал он и принялся диктовать фамилии. Начал с Альберта Попова и членов редколлегии своего бывшего журнала, потом перешел на телевизионное начальство. Пожалел только сома и воблу, а всех остальных во главе с председателем Гостелерадио втиснул в очередь на благовещенский рейс. С особым злорадством туда же воткнул членов бюро ЦК ВЛКСМ. На секретаре по идеологии майор сказал:

— Хватит.

— Нет! — потребовал Лозовский. — Его нужно обязательно записать!

Майор записал. Лозовский придирчиво проверил список и сообщил заинтересованно наблюдавшим за ним народным массам, что отправляется к аэропортовскому начальству.

— Давай, корефан! Возьми их за жабры! — напутствовал его здоровенный небритый мужик в ковбойке, из-под которой выглядывала тельняшка. — А если что, свистни. Мы рыбаки. Мы завсегда. Понял?

Из очереди, раздвинув плечами мелкий люд, выдвинулись рыбаки, всем своим видом показывая, что они завсегда, только свистни. Прихватив для представительства железнодорожного майора, Лозовский сунулся в отдел перевозок, но там никого не было, а люди из плотно обложившей кабинет толпы сообщили, что они, падлы, прячутся, а один даже надел фартук носильщика и так ходит.

— Едем в министерство! — решил Лозовский, охваченный азартом общественной деятельности.

Высадившись из такси на Центральном аэровокзале возле стеклянной башни Министерства гражданской авиации, он вызвонил из бюро пропусков начальника Главного управления пассажирских перевозок и объяснил, что привез список ста двадцати пассажиров на предмет дополнительного рейса в Благовещенск.

— Фамилия? — равнодушно и даже словно бы с некоторой брезгливостью спросил начальственный баритон.

Лозовский назвался и добавил, полагая, что фамилии нужны, чтобы выписать пропуск:

— Я не один, нас двое.

— Фамилия? — повторил баритон.

Майор назвал свою фамилию.

— Пройдите в здание аэровокзала к дежурному администратору, — распорядился баритон и отключился.

— Мне звонили, — прервала объяснения Лозовского дама в синем мундире «Аэрофлота». Она куда-то ушла, потом вернулась и сообщила:

— Рейс сто сорок три, Благовещенск, два места. Идите в пятую кассу.

— Но… Мы насчет дополнительного рейса, — возразил Лозовский, ощущая в своем голосе предательскую неуверенность.

— А назад мы что повезем? Воздух? У нас, молодой человек, хозрасчет.

— Майор, нас покупают, как проституток, — поделился Лозовский своим пониманием ситуации.

— Хоть покупают, а не задаром. С общественной работы всегда что-то перепадает.

— А морду начистят? Рыбаки! А?

— Пересидим в сортире, — проявил тактическую смекалку майор. — А потом мелкими перебежками с маскировкой на местности.

— Так вы берете места или не берете? — выказала нетерпение дама.

— Берем, берем! — поспешно заверил ее майор. А Лозовскому объяснил: — Ну, откажемся. Кому от этого легче? А так хоть очередь будет на два человека короче.

Это была не арифметика. Это была философия, подкупающая своей бесхитростностью. В ней было даже что-то народное. Володя вздохнул и согласился, удивившись не тому, что согласился, а тому, что сделал это почти без того отвращения к себе, с каким интеллигентный человек обычно делает подлости.

Рейс на Благовещенск уходил в восемь вечера. Последние полчаса перед посадкой Лозовский и майор просидели в багажном отделении аэровокзала, как в засаде. В самолет удалось проникнуть без осложнений. Но в тот момент, когда рассаживались последние пассажиры, над креслом Лозовского, старательно прятавшего глаза, навис давешний рыбак. Володя понял, что сейчас получит по морде. Это будет неприятно, но справедливо. А что справедливо, то не обидно.

Не то чтобы совсем не обидно, но все же не так обидно. Но рыбак дружески ахнул его по плечу пудовой ладонью и восхищенно сказал:

— Молоток, корефан! Сделал их! Сейчас взлетим и это дело обмочим. У меня есть.

И только тут Лозовский сообразил, почему многие пассажиры показались ему знакомыми и почему они улыбались ему и приветственно махали руками. Это были люди из очереди: командированные, рыбаки, парни и девушки в зеленых парадных форменках бойцов ударных строительных отрядов. Какая-то шестеренка повернулась в таинственном механизме «Аэрофлота», и аэропорт начали энергично разгружать. И хотя Лозовский не видел в этом никакой своей заслуги, он с удовольствием приговорил с рыбаком и майором бутылку «Столичной», до Новосибирска они провели время в душевной мужской беседе, после Новосибирска вздремнули и сели в Благовещенске, когда над Амуром только начало вставать огромное туманное солнце. Был какой-то очень прозрачный воздух. Багульник, сопки, близкий Китай. И было ощущение необычной яркости и полноты жизни.

Позже он не раз вспоминал эту командировку, в которой поначалу вроде бы и не было ничего особенного. Таких командировок у него случалось в год по десятку. Но в ту далекую весну, когда страна, еще не зная об этом, уже стояла на переломе эпох, словно бы какая-то новая острота зрения открылась ему. Так человек в случайно попавшейся на глаза газетной статье вдруг видит неожиданно глубокий смысл, которого не видит никто и которого там, возможно, и вовсе нет. Так в девушке, ничем не примечательной для тысяч людей, один из них вдруг открывает такую красоту и такую душевную глубину, что поражается, как он этого раньше не замечал и почему этого не видят другие.