Журналистика и разведка - [52]

Почему коров, а не овец? Ведь Джон Макартур был пионером разведения овец 200 лет назад. Овцы были у «Розелекты» до последнего времени. И сейчас они есть. Только их не многие тысячи, как прежде, а сотни. Они прямые потомки тех, что привез сюда Джон на английском корабле.

Владельцы «Розелекты» связаны не одними родственными узами, их объединяет сегодня общая погоня за прибылью, а не ностальгия и приверженность к старым методам ведения хозяйства. Экспериментируют они широко и смело. Снизился спрос на шерсть? Овец под нож. На части пастбищ разбивается фруктовый сад, другая часть отдается под выгон крупного рогатого скота. Говядина и масло до сих пор пользуются широким спросом на международном рынке. Впрочем, и фруктовые соки тоже. То, и другое, и третье в изобилии сегодня представлено даже на полках московских супермаркетов.

Мы засиделись. Питер приглашает размяться, взглянуть на гордость «Розелекты» — механизированную молочную ферму, передовой молокозавод конца XX века. Он вышагивает рядом, убеждая с высоты двухметрового роста в преимуществах сельского образа жизни.

— Сколько времени вы тратите в городе, чтобы добраться до работы? Минимум пару часов туда и обратно, дышите бензиновым перегаром, портите желудки в столовых, треплете нервы в начальственных кабинетах. Я же избавлен от ваших бетонных джунглей, здесь под ногами земля без асфальтовой брони, воздух наполнен медовым запахом трав; каждый день я обедаю дома, вижу жену, детей, говорю с ними и днем и вечером.

Преимущества сельской жизни и впрямь достойно представлены внешним видом управляющего — атлет с румяными щеками, на вид моложе своих 40 лет. Только все ли тут так отлично законсервировались? Похоже, нет. Возле фермы вижу двух работников: грубая морщинистая кожа обветренных лиц. Морщины — не легкая сетка, а глубокие складки, избороздившие лицо. Питер говорит, что им тоже под сорок. Какой контраст с ним! Кто же или что сделало их старше? Ветер, палящее солнце или нелегкие труд и жизнь?

В помещении убеждаешься, здесь самый настоящий конвейер с однообразием и скоростью фордовской ленты. Мой гид не намерен это скрывать. «Ротолакта» — молочный завод — построена по принципу конвейера. Труд здесь монотонный, операции одни и те же, повторяются непрерывно.

Сотни коров собираются у «Ротолакты» в специальных загонах три раза в день. Коровы идут сюда, как на праздник. Усвоили — на «Ротолакте» их ожидает особенно вкусный корм. Круглая платформа завода напоминает карусель в детском парке. Только значительно больше. Ее площадка разделена на полсотни индивидуальных загонов. Стоит первой корове войти в загон, как за ней опускается шлагбаум, а платформа автоматически начинает вращаться, подгоняя следующий бокс к стоящей в очереди новой корове.

За десять минут обрабатывается пятьдесят коров, за час — триста. Стоит корове ступить на платформу, как к ней подходит рабочий. Он обязан вымыть ее за 12 секунд. За девять часов ему предстоит вымыть две тысячи семьсот коров. Второй рабочий берет образцы молока, проверяет, не поранено ли вымя. Следующие двое операторов прилаживают доильный аппарат. Когда корова подоена, его снимают двое других рабочих. Тем временем автокормушка и шлагбаум поднимаются вверх, и корова сходит с платформы. Ее привлекает зелень лугов в конце коридора и яркое солнце. Молоко же перекачивается по трубам в железнодорожные цистерны. По пути оно фильтруется и охлаждается чуть ли не до ноля.

— Наша система разработана с учетом особенностей животного. Корова любит монотонность, повторение одних и тех же операций. Любые перемены не в ее вкусе, — говорит Питер.

— Ну а люди?

— Люди не любят «Ротолакту», — признается мистер Мэн. — Многие не выносят однообразия операций и уходят от нас. Так осложняется и без того очень острая проблема рабочей силы.

— Проблема рабочей силы, откуда она? — спрашиваю я. — Ведь в стране существует безработица.

Оказывается, перебраться в деревню городскому жителю непросто. Он врос корнями в улицы своего города, привык к родному заводу, обзавелся знакомыми и друзьями. Его не оставляет надежда: фортуна вновь улыбнется. С каждым годом экономика страны развивается все быстрее. Тем более что богатое государство не бросает его на произвол судьбы. Сначала пособие по безработице, потом другой спасательный круг — благотворительность, различного рода пожертвования и выплаты. Бесплатно раздается одежда, созданы бесплатные столовые, ночлежки.

И второй барьер на пути миграции рабочей силы в деревню — величина заработной платы. В Сиднее, Мельбурне рабочий получает в два раза больше, чем тот, кто стоит на вращающемся круге «Ротолакты».

— И все же, я думаю, — говорит гид, — на деньги счастья не купишь. Любимая работа сама по себе прибавка к заработной плате. Есть немало людей, что предпочитают работу в поле машиностроительным и металлургическим цехам. Возьмите меня, я бы тоже мог зарабатывать куда больше где-нибудь на строительстве электростанций, но предпочитаю жить здесь.

И акционеры фермы разработали целую систему «закрепления» рабочих рук. 80 процентов домиков, что краснеют черепицей возле «Ротолакты», собственность компании. Чистые, красивые, с отличными ваннами и туалетами, они практически не отличаются от тех, что утопают в садах пригородов Сиднея. Разве что без конюшен, где богатые сиднейцы держат скаковых лошадей. Завел такую лошадь в специальный вагончик, прицепил его к автомашине — и вперед, куда-нибудь на лоно природы. Там пересел из машины на лошадь и скачи в свое удовольствие по лесам и полям.