Журнал Виктора Франкенштейна - [95]

— Мы едем обратно, — сказал я Фреду, как только вошел в дом.

— На виллу? — Вид у него был удрученный.

— Нет. В Лондон.

Позже я увидел, как он отплясывает в саду.

Путешествие было медленным и трудным. К концу первой недели мы были совершенно измождены. Затем мы столкнулись с тяготами моря — мы проштилевали два дня, пока попутный ветер не понес нас к Англии. Наконец мы миновали Нор [42] и пустились в недолгое плавание по Темзе; я был благодарен судьбе, как никогда. Вокруг нас по обоим берегам лежали плоские низменности устья. Я, разумеется, с живым вниманием смотрел в ту сторону, где, как я полагал, обитало существо. Но вид у всей округи был пустынный и неосвоенный. Контраста заметнее, нежели между этими краями и альпийской местностью, откуда мы приехали, нельзя было представить: тут не было величия, возвышенности — одни лишь тоска и мрак. Возможно, оттого существу, заточенному в болотах, и опостылела жизнь.

Мы миновали Лаймхаус; мастерская белела в сумерках.

Прилив поднимался, неся нас к Лондон-бридж. По прибытии на Джермин-стрит Фред распаковал вещи и приготовил мне миску напитка из сассафраса, восстанавливающего, по его словам, силы после дороги. Должен признаться, от горячего молока я почувствовал долгожданное облегчение, но тут покой мой был внезапно прерван пронзительным возгласом Фреда.

— Что? — вскричал он. — Чего тебе надо? — И он швырнул в угол мой сапог. — Мышь! Прокралась сюда, покуда нас не было! — Он подошел туда и всмотрелся в пол. — Я ее убил.

— Ну, так выкинь ее в окно.

— Не хочется мне к ней прикасаться.

— Убить ее ты готов, а прикасаться боишься. Что с тобой такое?

— Как подумаю, сэр, что мертвые могут ожить, сэр, так мне не по себе делается. С виду она, может, и мертвая, а ну как задергается у меня в руках?

Я растворил окно и выглянул в ночь. Пахло углем от домашних каминов. Вслед за тем я подошел к мыши, поднял ее и вышвырнул на улицу.

— Ну, вот и конец всем твоим страхам. Постели-ка мне постель.

На следующее утро я собрался было отправиться в Лаймхаус — мне не терпелось испытать новую мою теорию касательно электрического заряда, — но тут Фред доложил о посетителе. В комнату, заметно возбужденный, вошел Полидори и, не дожидаясь приглашения, бросился в кресла.

— Не ожидали меня увидеть, Франкенштейн? Я надеялся застать вас тут. На виллу вы не вернулись, вот я и решил, что вы поехали домой. Я не выдержал. Байрон сделался невыносим, а бедняга Шелли идет у него на поводу едва ли не во всем. Я вернулся прошлым вечером. — Говорил он в манере отрывистой. — Вам известно, что Байрон опасен?

— У меня имеются на его счет подозрения.

— Подозрения? Дело совершенно ясное. Он совратил одну из девушек с соседней виллы, и тамошний народ готов его линчевать. Характер его сделался непереносим. Кричит на слуг, оскорбил в лицо Шелли.

— Каким образом?

— Назвал его бумагомарателем и никому не известным писакой.

— Чем же отвечал Шелли?

— Побледнел. Затем повернулся и вышел из комнаты. Я не мог этого более выносить, Франкенштейн. Уехал без предупреждения — на случай, если бы Байрону вздумалось попытаться мне помешать. Когда я видел его в последний раз, он предавался очередной пьяной забаве: слонялся по саду и лупил по деревьям тростью.

— Ваша опийная настойка могла бы его успокоить.

— Безумцу нельзя давать опиата. От него безумие лишь усиливается.

— Вы полагаете, он сошел с ума?

— Ополоумел, потерял человеческий облик — называйте как угодно.

— Нет, Полидори. Безумие молчаливо и тайно. Вы не согласны? Кипение страстей — признак излишне чувствительной конституции, только и всего.

— Какова бы ни была причина бешенства его светлости, свидетелем его я быть не желаю. Потому и вернулся.

— Есть ли у вас жилье?

— Нет. — Он взглянул на меня едва ли не с вызовом.

— Где вы собираетесь остановиться?

— Я надеялся, Франкенштейн, что смогу остановиться у вас.

В тот момент мне в голову не пришло ни единой подходящей отговорки.

— Здесь?

— Вы разве не здесь живете? Я знаю, что у вас есть свободная комната.

Итак, тем же днем Полидори, решительный и находчивый, переехал на Джермин-стрит. В глубине дома была комнатка, которая, по его словам, подходила ему как нельзя лучше. Когда я сообщил новость Фреду, тот лишь закатил глаза.

— Ты ведь позаботишься о том, чтобы доктору было удобно?

— О да, сэр. Еще как позабочусь. Надеюсь, он ест отбивные.

Когда Полидори устроился, я сказал ему, что вынужден вернуться к работе. Он кивнул. Казалось, дальнейших разъяснений ему не требовалось. Итак, с началом сумерек я отправился в восточном направлении и приехал в Лаймхаус. Уезжая, я запер мастерскую на замки и засовы, а окна забрал решетками от любопытных взглядов. Потому все внутри осталось нетронутым. Я тотчас же принялся заряжать электрические колонны и с радостью увидел, что в них снова теплится жизнь. Не прошло и нескольких часов, как я готов был браться за опыты по управлению электрическим потоком. К примеру, я заметил, что, изменяя схему расположения металлических пластин и цепей, окружавших колонны, мне удается на мгновение добиться определенного отклонения потока. Я продолжал работать до поздней ночи, но далее дело не продвигалось. Мне необходима была сила бо́льшая, нежели та, что я покамест способен был вызвать. Кроме того, я предполагал, что мне следует открыть другой источник электрического притяжения, который заставил бы поток подчиниться. Все это мне еще предстояло.