Журнал Виктора Франкенштейна - [35]

Затем с улицы вошел грубоватый с виду малый и, приблизившись к стойке, громким голосом спросил кувшин бренди с зельтерской. Я заметил, что хозяин трактира, подавая ему питье, обратился к нему как к знакомому; впрочем, малый не обратил на это никакого внимания и, швырнув на прилавок пару монет, направился в угол. Там было окно, выходившее на мощеный участок перед больницей, и он, казалось, не сводил глаз с ворот, освещенных одним-единственным масляным фонарем. Он высматривал кого-то — или что-то — с большим вниманием; однако мне с моего места у стойки ничего не было видно. Спустя пару минут к нему подсели двое других — от них сильно несло выпивкой и прочими, менее приятными вещами. У стойки рядом со мной оказался еще один человек со стаканом джина в руке. Неотрывно глядя перед собой, он сказал мне:

— К этим псам в руки лучше не попадаться — ни живым, ни мертвым.

— Откуда мне знать, кто они такие и чем занимаются, — ответил я.

— И не надобно вам этого знать. — Он все так же неотрывно смотрел перед собой. — Держитесь от них подальше. А то, не ровен час, вон там окажетесь. — Он кивнул в сторону больницы.

Хозяин сердито взглянул на него:

— Не слишком ли ты, Джош, разболтался?

— Говорю как есть — кто ж этого не знает. Молодой человек нездешний, не грех его и предупредить.

Чтобы успокоиться, я допил портер и велел налить мне еще. Затем я подошел к столу, где сидела эта троица, и положил перед ними три серебряные гинеи. Они взглянули на монеты, а затем подняли глаза на меня.

— Вольно тебе выгодой швыряться, — сказал один из них.

— По одной на каждого.

— Ну? — Он взял гинею и попробовал ее на зуб. — Чего пожаловал?

— Мне нужна одна вещь.

— С ними вон поговори. — Он указал на группу людей со старомодными трубками. — Это они дерьмо собирают.

— А ты, похоже, заморская птица, — сказал другой. — Французишка, поди?

— Нет, сэр. Я из Женевы.

— Все одно.

Впрочем, он, похоже, польщен был тем, что я обратился к нему «сэр», и я воспользовался моментом:

— Я, джентльмены, студент медицины.

Они громко засмеялись — слишком громко, подумалось мне, однако никто из присутствующих в таверне даже не взглянул в их сторону.

— Позвольте предложить вам еще кувшин.

Они кивнули, а когда я возвратился от стойки, монет на столе уже не было. Наживка была проглочена.

Звали их, как я выяснил впоследствии, Миллер, Бутройд и Лейн. Злодеев, подобных этой троице, прежде мне встречать не доводилось. Растленные и порочные в высшей степени, они, однако ж, были знатоками своего дела — в этом я не сомневался. Я разъяснил им, что, будучи студентом-анатомом, желаю иметь постоянный запас новых тел. Поскольку я иностранец, сказал я, возможности работать в школах при больницах у меня нет.

— Как ты нас отыскал? — спросил меня Лейн.

— Тебя по запаху вынюхал, — ответил Бутройд.

— Я буду вам платить вдвое больше любой больницы.

— А с мелочью как?

— Виноват?

— Дитятей тебе надобно?

— Нет. Детей не нужно. Я использую только взрослых. Только мужчин. Такова природа моей работы. Притом образцы должны быть хорошие. Никаких наростов. Никаких уродств. Доставите — плачу.

— Красивых ему подавай — небось ебать их будет, — сказал Миллер.

Бутройд взглядом заставил его замолчать.

— Много же тебе надобно.

— Я и плачу много.

— А вопросов задавать не станешь?

— И ответов не потребую. Привезете материал, получите деньги.

Я рассказал им, как меня найти; оказалось, они привыкли работать на лодке, ибо постоянно имели дело с громилами-заключенными вблизи устья — там им случалось взять три-четыре предмета одним разом. Мне они сказали, что тела им приходится тащить по реке, чтобы очистить их от грязи, приставшей к ним в трюмах кораблей. Итак, я подробно описал местоположение своей мастерской и небольшого причала перед ней; окрестности им были хорошо знакомы. Я пообещал, что буду ждать их в пятницу вечером, положив им две ночи на работу. Каждый из них поплевал себе на руку, прежде чем пожать мою — привычка, которой я не сумел в полной мере оценить.

Дома меня поджидал Фред.

— Запах в комнате странный, — сказал он, как только я вошел.

— Запах?

— Выпивка, табак, еще что-то да еще что-то, и все перемешано.

— Я был в таверне. — Снявши плащ и сюртук, я положил их на стул в прихожей.

— Мистер Франкенштейн в таверне. А дальше-то что ж?

— Мистер Франкенштейн в постели.

— От таверн меня еще в детстве предостерегали. Слишком низкая там публика. Вас хоть не ограбили, сэр?

— Нет, Фред, меня не ограбили. Меня надули. Портер по три пенса за пинту. Но ограбить не ограбили.

— Портер моего отца и доконал. Что его прикончило, так это не осел. Выпивка это. Бывало, как проедет мусорная повозка, так после трезвым его уж не видали.

— При чем тут мусорная повозка?

— Они с мусорщиком выпивали. Уж тот был пьянчуга так пьянчуга. Сроду не знал, по какой стороне улицы едет.

— Я, Фред, пришел к выводу, что все лондонцы пьют.

— Да, сэр, повеселиться они мастера. — Он вздохнул. — Любят они, чтоб чаша с краями полнилась.

— А ты поэт.

Он рассмеялся и вышел было из комнаты, но тут же повернулся и очень проворно шлепнул себя.

— Чуть не забыл, сэр. Вам письмо. Каретой с севера привезли, так я уж дал посыльному шестипенсовик.